Не знаю почему, но здешние повседневные хлопоты казались мне комичными. Я не хотела и не могла принимать всерьез ни их мир, ни их проблемы, какими бы важными они ни были.

Прикрывала рот рукой, чтобы спрятать улыбку — мою реакцию на их озабоченное переглядывание. Полностью отстранилась от ситуации и благодарила судьбу за то, что все случившееся — что бы это ни было — относилось только к ним, а не ко мне. В моем восприятии все их заботы никак не связывались со мной, словно я — сторонний наблюдатель: сама выбрала такую позицию и буду до последнего защищать свое право на нее. Все, что угодно, лишь бы избежать осознания жестокой реальности своего присутствия здесь. Похоже, в их реальности имелось слишком мало вариантов выбора. Поэтому, сидя за столом, я чувствовала, что время, которое мне суждено провести здесь, будет довольно кратким, и значит, нечего переживать из-за каких-то осложнений, важных для их мира. Это был именно их мир, не мой. Все молчали, и я попыталась разрядить леденящую атмосферу:

— Так что это за великая проблема, из-за которой нужно созывать собрание?

— Ты! — бойко выкрикнула Ванда, и по тому, как задергались ее плечи, я догадалась, что она болтает под столом ногами.

Я похолодела, но решила не обращать на нее внимания. Меня раздражало, что ребенку позволили присутствовать при нашем разговоре, да еще и высказываться, бесило, что она превратила меня из белой вороны в члена стаи, сдвинув с позиции стороннего наблюдателя, где я чувствовала себя вполне комфортно, и поместив в самый центр уравнения. Я поискала ответ на лицах собравшихся за столом: они продолжали переглядываться и молчать. Единственной, кто вернул мне взгляд, была Ванда.

— С чего ты взяла? — спросила я пятилетнюю девочку, приняв в расчет, что никто не поправил ее, — то ли из-за того, что все были с ней согласны, то ли просто не обращая на малолетку внимания.

Я сильно надеялась на второе.

— Ас того, как все уставились на тебя, когда ты шла сюда из Дома коммуны.

— Все, милая, хватит, — ласково сказала Хелена.

— Почему? — Ванда посмотрела на бабушку снизу вверх. — Разве ты не видела, как они все замолчали и расступились, чтобы пропустить ее? Будто она сказочная принцесса. — Девочка беззубо заулыбалась. Вот вам и малолетка!

— Все-все! — Хелена похлопала ее по руке, веля замолчать.

Ванда притихла, и я заметила, что она больше не болтает ногами.

— Собрание созывается из-за меня. — Я медленно переваривала эту новость. — Это правда, Иосиф? Вообще-то я редко из-за чего-нибудь нервничаю, и первой моей реакцией было довольно сильное любопытство, и ничего другого. К любопытству примешивалось еще одно странное ощущение — что все это ужасно занятно и круто. Такое забавное приключеньице в забавном местечке.

— Мы вообще не знаем, так ли это, — встал на мою защиту Бобби. — Правда же? — обратился он к Иосифу.

— Мне ничего не сообщили.

— У вас всегда созывают собрания по поводу вновь прибывших? Это нормальная практика? — спросила я, пытаясь таким образом выжать воду из камня, каковым являлся Иосиф.

— Нормальная? — Он воздел руки. — Что мы знаем о норме? Что на самом деле известно о ней в нашем нынешнем мире, да и в старом, который полагает, будто для него загадок нет? — Он встал, возвышаясь над нами.

— Хорошо. Скажем так, мне нужно волноваться? — спросила я в надежде, что он хотя бы успокоит меня.

— Кипепео, никому никогда не нужно волноваться. — Он положил мне на голову ладонь, и я почувствовала, как от ее тепла стихает стучащая в висках боль. — Завтра в семь вечера мы пойдем в Дом коммуны. Там мы и протестируем правильность нашего понимания нормы.

И, коротко засмеявшись, он покинул гостиную. Хелена последовала за ним.

— Как это он тебя назвал? — растерянно спросил Бобби.

— Кипепео, — пропела Ванда и снова заболтала ногами.

Я наклонилась над столом, и у нее на лице появился испуг.

— А что это значит? — спросила я довольно агрессивно, потому что мне очень хотелось узнать.

— Не скажу. — Она надула губы и скрестила руки на груди. — Потому что я тебе не нравлюсь.

— Что за глупости! Конечно же ты нравишься Сэнди, — возразил Бобби.

— Она сама говорила, что нет.

— Уверен, ты неправильно услышала.

— Да нет, все правильно, — пояснила я. — Так я и сказала.

Бобби выглядел шокированным, и я попыталась выбросить белый флаг:

— Ладно, скажи мне, что значит кипепео, и ты, может быть, мне понравишься.

— Сэнди! — воскликнул Бобби.

Жестом я велела ему замолчать. Ванда задумалась. Потом ее лицо стало медленно, но верно морщиться. Бобби толкнул меня под столом ногой, и я наклонилась к девочке.

— Ванда, пожалуйста, не расстраивайся. — Я старалась говорить как можно мягче. — Ты не виновата, что не нравишься мне. — Бобби у меня за спиной тяжело вздохнул. — Будь ты лет на десять старше, скорее всего ты бы мне нравилась.