– Там выворотень. – Просим наконец остановился и обернулся. – Еще шагов десять вперед, он и будет.

– С-стойте здесь, – дрожащим голосом ответила Замила. – Я п-позову…

Отпустив руку челядинца, она сделал первый шаг. Впереди лежала небольшая поляна. Как выглядит выворотень, Замила представляла себе слабо, но блеск воды в яме уже заметила. Яма не замерзла, ее не засыпало снегом, даже на краях ее виднелась земля с пучками поблекшей сухой травы и жесткого мха с прилипшими желтыми иглами. Про такие ямы у голяди говорят – Велсово[16] око. И Замиле было так страшно к ней приближаться, словно и впрямь он, загадочный и грозный бог мертвых, почитаемый в этой языческой стране, вот-вот глянет на нее из-под земли.

Просим устало сел на обмерзшее бревно у подножия холмика, под которым лежали кости обоих его сыновей. Подумав немного, он тогда все же извлек из воды череп старшего, пролежавший в яме три года, и подхоронил его в могилу к младшему. Оба сына приснились ему следующей же ночью после того, как три волка на тропах Навного мира разорвали зверозмея. Одетые в длинные белые рубахи, строгие и неулыбчивые, сыновья поклонились отцу и исчезли, ничего не сказав. Но он принял это появление за добрый знак, на душе стало чуть легче. Боги впустили их души в Ирий. Но жажда мести и ненависть к той, что лишила его сыновей, не утихли в душе старого бортника.

Сидя на могилке, он молча смотрел, как князева жена, спотыкаясь на каждом шагу и непрерывно ожидая нападения, бредет к яме. Только присутствие холопа, а больше того, мысль о внуках удерживали старика от того, чтобы помочь ненавистной чужеземке остаться в этой яме навек.

Наконец Замила подошла к краю и опустилась на колени. Черепа и кости на дне уже не лежали – их Просим тоже выловил и похоронил в общей могиле подальше в лесу, – но если бы хвалиска только знала, что они были здесь, то от ужаса рухнула бы в яму и без помощи старика.

Но она этого не знала. Смутно видя в воде очертания собственного отражения, она поднесла руки ко рту и зашептала:

– Это я… Я пришла сказать… – Она боялась назвать хоть одно имя или даже прямо обратиться к своей тайной помощнице. – Оборотень возвращается. Я придумала, как убрать его отсюда, и он ушел на войну, но выжил и возвращается. Он погубил моего брата… – Сейчас Замила сама верила, что Арсаман был ее братом. – Он нашел себе друга – дешнянского князя. И он вот-вот вернется. Если ты… ничего не сделаешь, то все мы погибнем, погибнем! Ты слышишь меня?

– Слышу! – вдруг шепнул ей из воды знакомый голос.

Замила сильно вздрогнула от неожиданности и испуга, вцепилась обеими руками в колючую смерзшуюся землю и жесткую траву на краю ямы, чтобы не упасть. Это был голос Галицы, но он звучал так низко и глухо, словно шел из закрытой могилы.

А в глубине ямы вдруг появилось лицо. Оно смотрело из воды, словно висело в ней, но хозяйка этого лица находилась очень, очень далеко.

И это была совсем новая Галица – не та вечно хихикающая холопкина дочь с блудливыми желтыми глазами, к которой Замила привыкла. Теперь она смотрела мрачно и сурово, а ее прежняя умильность сменилась непреклонной властностью. Глаза ее стали большими и черными, лицо выглядело изможденным, как у тех женщин из неудачливых голодающих родов, что раньше срока становятся бесплодными старухами. Распущенные, ничем не прикрытые волосы висели по сторонам лица. Это была та самая «баба-простоволоска», злая колдунья, от чар которой славяне стараются загородиться заговорами.

– Не бойся, – продолжал голос из-под воды, и замершей Замиле показалось, будто что-то длинное, живое, шевелится на шее Галицы, обвивая ее, как ожерелье. – Оборотень не причинит нам вреда. Я сделаю князя послушным нашей воле. Я успею. Князь вернет Хвалиса и назовет только его своим наследником. Он выгонит всех сыновей прочь, выгонит всех жен, ты останешься с ним одна, он будет весь в нашей воле. Только не забудь, что ты мне обещала.

– Да, да! – вслух крикнула Замила. – Я помню, помню! Я все сделаю! Сделаю!

На самом деле она и не помнила сейчас, чего Галица от нее хотела и что она обещала колдунье. Не в силах больше выносить этого ужаса, Замила на коленях отползла от края ямы, а там уже кое-как поднялась на ноги и почти побежала, путаясь в полах одежды и спотыкаясь, туда, где оставила людей.

Просим слышал только ее последние слова, но и их хватило, чтобы понять: князева жена говорила с кем-то на Той Стороне. Была это сама Галица или ее дух-помощник, старик не знал, да это и не важно.

Боярин Толига, разумеется, приказал старику молчать и снова пригрозил разорить дом и истребить семью, если проболтается хоть какой белке в лесу. Просим ответил только мрачным взглядом. Он тоже знал, что со дня на день Лютомер ожидается назад, и не собирался отказываться от своей мести.

Молодая женщина, худая и изможденная, как сама Невея, сидела, выпрямившись, на краю скамьи возле лохани с водой. В крошечной избушке было темно и холодно – огонь в открытом очаге погас, угли остывали, но хворост кончился, и не осталось сил идти за новым.