Доклад о вероятности Эй

При контакте с параллельной вселенной всегда возникает много сомнений. Определителя Чарлока беспокоит ключ к шкале мира Домоладоссы, Подавитель Архивов пытается угадать, что такое Президент, а миссис Мери и вовсе не понимает, что это за странное ночное шоу. Но главный вопрос — какая же вселенная истинная, а какая — всего лишь Вероятность А?

Вот дом, который построил Джек.

А вот веселая птичка-синица,

Которая ворует пшеницу,

Которая в темном чулане хранится,

В доме, который построил Джек...

Чопорный английский роман, в котором создания иных реальностей обращаются друг к другу не иначе, как «- Сер!». Роман поднимает древнюю проблему существования несуществующего, имеющею крайнее выражение в «парадоксе лгущего критянина». Существуют ли в какой-либо реальности герои книги, которую мы читаем, происходит ли в ином мире действо, которое нарисовал художник, и что же на самом деле было давным-давно в далекой-далекой галактике? Вопрос романа — что есть наш мир — бытие или всего лишь доклад о Вероятности А, изучаемый аналитиком в другой, истинной, реальности? Сюжет, стоя на месте «...А вот корова безрогая, которая лягает пса без хвоста...», закручен так, что Лукьяненко нервно переписывает начисто «Черновик», а Пелевин пускает свои книги на самокрутки.

Однако, имеется одно «но». В свое время роман привел меня в сильнейшее смущение, потому как я не мог ответить на поднимаемый романом вопрос. Сейчас же такая позиция автора кажется более провокационной, чем должной. Например, еще один английский автор Т.Пратчетт в романе «Движущиеся картинки» поднимает ровно ту же проблематику, но совершенно не напрягает читателя сомнениями, относительно его, читателя, материальности. Уже только по этому роман «Движущиеся картинки» философский, а роман «Доклад о Вероятности А» — какой угодно, но не философский. Вопреки расхожему мнению, философия не занимается неразрешимыми проблемами бытия, философия это конкретная практическая дисциплина, которая, помимо прочего, определяет возможности обойти эти самые «типа неразрешимые проблемы» и спокойно жить дальше. Поэтому роман, в котором подобные ответы не представлены, не разобраны про составляющим и не разложены по полочкам написан для смятения ума, а не для любомудрия.

 dobriy_doktor

Текст доклада:

В этот январский день погода демонстрировала почти полное отсутствие характера. Ни мороза, ни ветра. Деревья недвижны. Однако тот, кто посвятил себя предсказаниям погоды, имел бы вполне достаточные основания рассуждать о дожде, который должен был начаться еще до заката. Хмурые тучи застилали небо. Лик солнца был закрыт ими. Соответственно тени не имели формы.

Единственное окно на северо-западной стороне дома отражало неясные очертания сада. Ни единого движения. Только раз, неожиданно по окну прокатилась тень голубая, пролетевшая над садом и расплескавшая спокойствие. Ни единого движения не заметно в самом доме. Ни единого звука не доносилось из него.

Джи обитал не в доме-особняке, а в деревянном бунгало, одно из окон которого смотрело на северо-западную стену особняка. В легком строении была всего лишь одна комната — приблизительно пять метров на четыре, так что бунгало оказывалось вытянутым в длину. Стояло оно на низких кирпичных столбах, поднимавших его над землей. Сделано было из досок: на фасаде и на задней стене они шли вертикально, а на боковых стенах горизонтально. Крыша, заменявшая к тому же потолок, также была сколочена из досок, покрытых рубероидом, который был прибит гвоздями с большими плоскими шляпками, глубоко ушедшими в черный материал; от гвоздей во все стороны разбегались многочисленные трещины.

В бунгало было два окна. Оба в передней стене, впрочем, как и дверь. Дверь эта — самая простая, подогнана была плохо. Окна тоже самые простые, без всяких переплетов — в одно стекло. Рамы, косяки, наличники и сама дверь выкрашены были белой краской, которую пыль и время превратили в серую, но смотрелась она еще, в общем-то, неплохо и, очевидно, в освежении не нуждалась. Все остальное дерево, исключая доски крыши, покрасили желтой краской. Она находилась к данному моменту в менее удовлетворительном состоянии, чем белая: во многих местах облупилась, облезла и обнажила материал.

Между двумя окнами висела перекошенная дверь-инвалид. В замочной скважине изнутри торчал ключ, хотя замок уже давно не закрывался: петли просели, дерево рассохлось, косяк повело. Джи приходилось хлопать изо всех сил, чтобы закрыться получше на ночь; мысль о том, что мистер Мери может войти в бунгало и застать его спящим, не радовала. Иногда, когда Джи в очередной раз приходилось грохотать дверью, закрываясь на ночь, ключ вылетал из замочной скважины и падал на коврик, лежавший перед входом.

Года два уже прошло с того времени, как Джи поселился в деревянном бунгало. За это время, за эти почти два года, ключик падал на коврик перед дверью несчетное число раз.

Когда мистер Мери нанимал рабочих для строительства бунгало в саду, он говорил своей жене: «Это для тебя, ты сможешь называть его своим летним домом». Фасад маленького деревянного зданьица выходил на северо-западную стену особняка не прямо, а под углом градусов в двадцать, в направлении почти на восток-юго-восток. Десять метров было между двумя этими очень разными по виду строениями. Дом, конечно же, возвышался, можно сказать, нависал над бунгало.

В начале января, в первых числах, когда светило редкое в это время солнце, оно почти никогда не выглядывало из-за крыши, так что лучи его не попадали в нижние половинки двух окон деревянного домика. Однако даже этот скудный рацион урезала группка печных труб, отбрасывавших тени на крышу и фасад бунгало. Поскольку окна обращены были на восток-юго-восток, свет падал в единственную комнату под углом. Он захватывал маленький участок коврика, разливался по полу и добегал до кушетки, на которой обычно спал Джи.

Однако Джи в такие моменты никогда на ней не было.

Это его ложе стояло у северной стены домика, напротив него, в углу, Джи поставил маленькую печку-примус старого образца, работавшего на керосине. Около нее стояло кресло, в котором он проводил большую часть дня. Одна из ножек кресла была немного короче других, и при желании можно было изобразить кресло-качалку. Это кресло принесли в бунгало из дома. Стиль, в котором выполнен был этот предмет обстановки, назывался — по мнению Джи — «колесо» потому, что перекладины, составлявшие его спинку, сходились к центру, но одна потерялась, исчезла. Именно поэтому мистер Мери и приказал перенести кресло из особняка в бунгало. Сделали же его незадолго до первой мировой войны, об этом можно было узнать, прочитав надпись на нижней стороне круглого деревянного сиденья, — 1912. Джи знал про эти цифры и никогда не забывал о них.

Сидя в кресле, он обычно позволял глазам отдохнуть, перебегая взглядом с предмета на предмет.

Вообще-то их, этих предметов, было немного. И каждый давно и хорошо знаком с Джи. Большая часть фабричного производства, как, например, примус с узором из круглых дырочек на верхней части или оцинкованное ведро, стоявшее обычно возле кресла. Почти все вещи и мебель не предназначались для бунгало, а были принесены из особняка мистером Мери, некоторые из них женой мистера Мери, но все это было еще до того, как они рассорились. Один, от силы два предмета обстановки принадлежали Джи.