Социальный инспектор по надзору за исполнением наказаний, женщина-куратор Дэнни, пустилась в пространный рассказ о наблюдениях над поведением своего подопечного, из которых сделала ни на чем не основанный вывод, что он «полностью раскаялся», «полностью исправился», «не представляет никакой опасности для общества» и даже «готов стать его полезным членом».

Интересно, сколько стоило все это представление? Я никак не мог избавиться от этого вопроса. Сколько? И как долго Пэджитам пришлось искать «нужные карманы»?

Следующим выступал Люсьен. Поскольку не было никого — ни Гэддиса, ни шерифа Макнэта, ни даже бедняги Хенка Хатена, — кто мог бы ему возразить или чье присутствие хотя бы немного сдерживало его, он пустился по-своему трактовать фактическую сторону дела, особо упирая на «железное» алиби, предоставленное Дэнни Лидией Винс. По его версии, присяжные якобы склонялись к вердикту «невиновен». Мне хотелось запустить в защитника клана чем-нибудь тяжелым и заорать во все горло. Может, хотя бы это заставило его вспомнить о чести.

«Как же он может быть „полностью раскаявшимся“, если он вообще невиновен?» — чуть не выкрикнул я.

Люсьен тем временем продолжать брюзжать по поводу суда, какой он, мол, был несправедливый. Покритиковал себя за то, что не приложил достаточно усилий, чтобы перенести слушание дела в другую часть штата, где публика менее пристрастная и более просвещенная. Когда адвокат наконец заткнулся, двое из членов совета, похоже, мирно дремали.

Далее показания давала миссис Пэджит. Она рассказывала о письмах, которыми они с сыном обменивались на протяжении этих долгих восьми лет. Судя по его посланиям, Дэнни стал гораздо более зрелым человеком, укрепился в вере и с нетерпением ждал освобождения, чтобы послужить обществу.

Чем, интересно, послужить: создать более забористую смесь травок или более совершенную технологию очистки самогона?

Поскольку слезы в этом месте были желательны, публика пролила некоторое их количество: часть спектакля, который, похоже, для совета никакого значения не имел. Как я догадался, глядя на лица его членов, решение было принято задолго до заседания.

Дэнни вышел на свидетельское место последним и прекрасно исполнил свою роль, балансируя на грани между отрицанием вины и демонстрацией раскаяния.

— Я осознал свои ошибки и извлек из них урок, — заявил он, словно изнасилование и убийство были всего лишь опрометчивым поступком, никому не нанесшим существенного вреда. — Я повзрослел и поумнел, — заверил он.

Далее из речи следовало, что в тюрьме он был сущим ураганом позитивной энергии: добровольно работал в библиотеке, пел в хоре заключенных, помогал клеймить скот на парчменской животноводческой ферме, а также организовывал бригады заключенных, которые разъезжали по школам с профилактическими лекциями о пагубности противоправных действий.

Два члена совета слушали, один продолжал дремать, остальные двое пребывали в полугипнотическом состоянии, их мозги были явно отключены.

Дэнни слез не проливал, но завершил свою речь страстной мольбой об освобождении.

— Сколько свидетелей противной стороны присутствует в зале? — вопросил Джетер.

Я встал, осмотрелся, убедился, что никого из представителей округа Форд по-прежнему нет, и сказал:

— Насколько можно понять, только я.

— Вам слово, мистер Трейнор.

Я понятия не имел, что говорить, а равным образом не знал, что допустимо, а что нет на подобном форуме. Но, основываясь на том, чему только что был свидетелем, решил, что могу говорить все, что мне, черт возьми, заблагорассудится. Толстяк Джетер, несомненно, призовет меня к порядку, едва я преступлю границу запретной территории.

Я посмотрел на членов совета, стараясь не обращать внимания на волками уставившихся на меня Пэджитов, и приступил к подробному описанию изнасилования и убийства. Я выложил все, что помнил, особо подчеркнув факт присутствия малолетних детей при всех или части чудовищных событий.

Я ожидал, что Люсьен попытается меня перебить, но в лагере противника царила мертвая тишина. Еще недавно пребывавшие в коматозном состоянии члены совета внезапно очнулись и не сводили с меня глаз, впитывая ужасающие подробности моего рассказа. Я описал раны, нарисовал душераздирающую сцену кончины Роды на руках мистера Диси и напомнил ее дважды повторенные последние слова: «Это был Дэнни Пэджит».

Я назвал Люсьена лжецом и вдоволь поиздевался над его слабой памятью, до неузнаваемости исказившей картину суда: ведь присяжным понадобилось меньше часа, чтобы единогласно вынести обвинительный вердикт.

И с точностью, удивившей меня самого, воспроизвел тогдашнее недостойное поведение Дэнни: как он громоздил одну ложь на другую, ни в чем не проявив ни толики искренности.

— Его следовало бы осудить еще и за лжесвидетельство, — сказал я, обращаясь к совету. — А закончив дачу показаний и возвращаясь на место, он подошел к ложе присяжных, погрозил им пальцем и крикнул: «Только осудите меня — всех вас достану, мерзавцы!»