Я чувствовал: тьма из глубины окошек с интересом наблюдает за мной. Чужой злобный разум смотрит, словно на букашку, которую раздавить — раз плюнуть. Я сделал маленький шаг назад, еще один. Вот сейчас развернусь и побегу. И Мрон с ним, лучше переночую в лесу, но тут не останусь! Десятки сильных рук внезапно ухватили меня за плечи. Посох вырвали из пальцев. Я дернулся, рванулся изо всех сил и взревел как раненый буйвол. Но держали крепко.

— Куда собрался, чаровник? — раздался у меня над ухом глумливый голос старосты. — Взялся за работу, аначит, выполняй. Отлынивать нельзя. Так, робяты?

— Верно, староста! — раздался дружный рев.

— А сделаешь, о чем договорено, снимешь прокля-тие — мы тебя отблагодарим, — захихикал старик. — У нас до сих пор остался посох того мага. И книжка чародейская. Мы тебе их отдадим. Знаю, ваша братия падка на такое добро. Так что оплата будет знатная. Не пожалеешь, чародей!

— Пошел ты! — Я чуть не плакал от обиды и злости. — Сам туда лезь!

— Мне туда нельзя, — ласково сказал дед. — А вот тебя уже заждались, соколик.

Меня подняли, потащили к двери мельницы. Я отчаянно извивался, словно червяк на крючке, попробовал кого-то укусить. Но что мои потуги против силы нескольких мощных звероватых мужиков? Под всеобщий безумный хохот меня зашвырнули внутрь мельницы.

Я упал, больно ударился коленями. Тут же вскочил и, не помня себя от страха, прыгнул к выходу. Двери захлопнули перед носом, задвинули засов. По-моему, даже подперли чем-то. Я двинул плечом, но ветхая на вид дверь и не подумала мне подчиниться. Заорал, стал бестолково биться в рассохшиеся доски.

Шум снаружи затих. Жители деревни ушли.

— Твари! — взвыл я бешено.

Страшная невозможная тишина была мне ответом. Она ударила по нервам огненным кнутом, заставила меня вжаться в дверь, затаить дыхание. Я бросил плетение, разрушающее структуру материи, надеясь таким образом прорваться. Но заклинание рассыпалось, не долетев. Просто расползлось на части, словно гнилая ткань. Попробовал еще раз и еще. Результат тот же. Стало ясно: мельница не собирается отпускать меня.

Я постарался успокоиться. Стал дышать глубоко и ровно. Но мысли в голове метались как перепуганные воробьи, дикий ужас сжимал сердце холодными когтями. Вот-вот, сейчас, совсем скоро на меня бросится кто-то из темноты, разорвет и будет жрать, повизгивая и похрюкивая от удовольствия. «Эскер! — одернул я себя. — Соберись! А то издохнешь от страха, а не от колдовства, что тут живет!»

Долгих две минуты я напряженно прислушивался. Но ничего не произошло. Если злобный дух мертвого мага и думал на меня напасть, то решил отложить это на потом. Я немного расслабился, выругался нарочито громко и заковыристо: храбрился. Но сердце молотом стучало в ребра. Кровь гулко била чугунными колоколами в ушах. Тут даже если и захочешь, ничегошеньки не услышишь.

Я отвернулся от двери, огляделся. Темно хоть глаз выколи. Пахнет пылью, сыростью и соломой. И тихо, очень тихо. Не скребутся мыши, не стрекочут сверчки. Но нет и зловещей ауры боли и страданий, нет ожившей Тьмы и ощущения злого колдовства. Словно я попал в самую обычную, пусть и заброшенную, мельницу.

«Посох!» — мелькнула в голове паническая мысль. Я упал на пол, стал шарить вокруг. Слава богам — нашелся почти сразу! Не исчез, не закатился никуда. Единственное мое оружие в целости и сохранности.

Я активировал один из потоков. Посох тут же засветился ровным, чуть зеленоватым светом, темнота отступила, спряталась в дальних углах и щелях. Я осмотрелся: помещение небольшое, везде висит пыльная паутина, на полу — подгнившая солома и всякий сор. Около дальней стены стоят жернова и ящики для муки. Заглянул, но там было пусто, лишь целые сугробы пыли. Я неосторожно зацепил один из ящиков ногой, и вся пыль мелкой взвесью застыла в воздухе. В носу отчаянно зачесалось. Я громко чихнул, пыли поднялось больше. Чихнул еще раза три, зажал нос пальцами. Но пыль все равно лезла в него, набивалась в рот, оседала грязью на языке.

— Ну что ты будешь делать! — фыркнул я, прочихавшись. — Угораздило же меня в сарай забраться!

Страх немного отступил. Он не ушел совсем, спрятался в груди тонкой холодной иголкой, но и не заставлял верещать от ужаса. Я уже понял, что есть меня пока никто не будет. У духов то ли выходной, то ли не голодные пока. Или же просто наблюдают сейчас за мной, присматриваются и примериваются, думают, как лучше — то ли с чесночным соусом, то ли с паприкой, а на гарнирчик можно посохом волшебным закусить… Как бы то ни было, у меня есть время осмотреться, подготовиться. В лучшем случае ничего не произойдет, просто отосплюсь на гнилой соломке. В худшем — продам свою жизнь подороже, поборюсь. Хотя очень не хочется. В смысле продавать не хочется, а не бороться. Я свою жизнь люблю и просто так разбрасываться ею не собираюсь.