Он остановился. Его слушали молча, с интересом, изредка одобрительно вздыхая: "Аминь…"

–  Честное слово, потрясающе! Понимаете - вдруг, сам не знаю почему, чувствую, что стал намного лучше, совсем не такой, как вышел отсюда. По-моему, определенно - Глас Господень! А по-вашему как, господин ректор?

–  О, я уверен!
– воскликнул ректор, торопливо вставая и потирая колени.
– Теперь, я чувствую, с нашим братом все обстоит благополучно. Настал священный миг - он услышал Глас Господень и пред лицом всевышнего вступает на благороднейшее поприще служения богу. Вы со мною согласны?
– добавил он, обращаясь к декану.

–  Восславим господа, - отозвался декан и посмотрел на часы.

По дороге домой - они возвращались вдвоем - старейший из педагогов сказал декану:

–  Да, это была поистине радостная и торжественная минута… И вместе с тем - э-э… гм… - несколько неожиданная. Никак не думал, что молодой Гентри удовольствуется тихими радостями пути праведного. Кстати, э-э… почему это от него так пахло мятой?

–  Наверное, зашел по пути в аптекарский магазин, выпил чего-нибудь прохладительного. Не знаю, как вы, брат, а я что-то не слишком одобряю эти прохладительные напитки. Вещь, конечно, сама по себе вполне невинная, но все же это приводит к неразборчивости. Ну как может человек, который пьет имбирное пиво - как он может до конца прочувствовать, какая скверна - пиво настоящее?

–  Да, да, - закивал головой старейший из преподавателей (ему было шестьдесят восемь лет, так что шестидесятилетний декан был рядом с ним просто мальчишка).
– Скажите, брат, а какого вы мнения вообще о молодом Гентри? Как о будущем пастыре? Я знаю, что, до того как попасть сюда, вы достойно послужили на кафедре, да и я сам, прямо скажу, тоже… Ну, а если бы вам теперь было лет двадцать - двадцать пять, пошли бы вы все-таки в священники, если бы знали, куда повернет история?

–  Да что вы, брат!
– огорчился декан.
– Конечно! Что за вопрос! Что сталось бы со всей нашей работой в Тервиллингере, с нашей главной идеей: противодействовать язычеству, что насаждается в крупных университетах?… Чего бы все это стоило, если бы священнослужение не было самым высоким идеалом!…

–  Да, знаю, знаю… Просто иной раз приходит в голову… Все эти новые профессии… медицина, реклама. Мир идет вперед гигантскими шагами! Попомните мои слова - лет через сорок, году так в сорок третьем, люди будут летать по воздуху в машинах со скоростью миль эдак сто в час!

–  Дорогой друг, если бы богу угодно было, чтобы люди летали, он дал бы нам крылья.

–  Но в писании есть пророчества…

–  Там говорится об иных полетах - в чисто духовном, символическом смысле. Нет, нет! Никогда не следует искажать ясную мудрость библии. Я мог бы привести вам сотни цитат, которые неоспоримо доказывают, что до того дня, пока мы не восстанем из мертвых и не вознесемся к нему, господь повелел нам пребывать здесь, на земле.

–  Гм-м… Возможно… Ну, вот и мой дом. Спокойной ночи, брат.

Декан вошел в свой дом - маленький, приземистый домишко.

–  Ну, как сошло?
– спросила его жена.

–  Великолепно! Молодой Гентри, несомненно, услышал Глас Божий. Он как-то сразу преобразился, возвысился духом. Это вообще незаурядная личность, что-то в нем есть… только вот…

Раздраженно крякнув, декан уселся в плетеную качалку, скинул башмаки, ворча, нащупал шлепанцы…

–  Только никак я не могу почувствовать к нему симпатию - не нравится, да и только! Скажи-ка, Эмма: если бы мне сейчас было столько же, сколько ему - ты как думаешь, пошел бы я в священники? Зная наперед, как все повернется в мире?

–  Что это ты такое говоришь, Генри? С чего бы это ты вдруг? Конечно - да! А иначе чего стоит тогда вся наша жизнь? Ради чего мы тогда себе в стольком отказывали, и вообще?…

–  Да, да, знаю. Так, иногда подумается… А от чего мы, если разобраться, отказались? Знаешь, и проповеднику иногда не мешает посмотреть правде в глаза!… В конце концов, те два года, что я торговал коврами - ну, до того, как пошел в семинарию, - дела шли неважно. Может быть, так и зарабатывал бы не больше, чем теперь. Но если бы я мог… Представь себе, что я мог бы стать крупным химиком! Нет, это я только так рассуждаю - отвлеченно… Как бы психологическая задача… Разве это не лучше в тысячу раз, чем из года в год заниматься со студентами все одними и теми же опостылевшими вопросами, да еще всегда делать вид, что это и для тебя самого, понимаешь, чуть ли не откровение? Или из года в год торчать на кафедре и знать, что через пять минут ни один из прихожан уже не будет помнить, о чем ты говорил.

–  Не пойму, Генри, что это за муха тебя укусила. Ты лучше бы сам помолился немного, чем нападать на бедного мальчика. Ни ты, ни я нигде не смогли бы быть счастливы, кроме как при баптистской церкви или в настоящем истинно-баптистском колледже.

Жена декана чинила старые полотенца. Брови ее были озабоченно сдвинутые, губы беззвучно шевелились. Покончив с работой, она поднялась на второй этаж, чтобы пожелать спокойной ночи своим родителям. Старики поселились у нее с тех пор, как отец - сельский священник - в семьдесят пять лет ушел на покой. До Гражданской войны он был миссионером в штате Миссури.

По-прежнему хмурясь, жена декана вошла в комнату родителей и крикнула в самое ухо отцу (старик был туговат на ухо):

–  Пора спать, папа! И теба, мама, тоже!

Старички, сидевшие по обе стороны ледяной батареи, уже клевали носами.

–  Ладно, Эмми, - пискнул отец.

–  Скажи, папа… Мне пришло в голову… Скажи вот что: если б ты сейчас был молод, ты пошел бы в священники?

–  Разумеется! Что за мысль! Самое славное поприще для молодого человека! Какие могут быть сомнения? Спокойной ночи, Эмми!