Зенз прервал возмущенные возгласы товарищей:

–  Эх вы, компания Эразмов Роттердамских [40]! Кому-кому, а вам бы следовало знать. Да, еще бы - в том, что мы проповедуем и чему учим, нет ни капли лицемерия! Мы - избранная каста Парсифалей [41], чей вид ласкает взор, а глас ласкает ухо, и нам доподлинно известно, о чем шушукались папаша-господь со святым духом in camera в девять шестнадцать утра в прошлую среду. И мы прямо-таки ждем не дождемся, когда уж можно будет пойти и понести в мир несравненную доктрину баптизма: "Дай себя окунуть или сам ступай ко дну". Мы чудо из чудес. Мы это скромно признаем. А народ сидит, слушает нас, глотает и не давится! Наверное, люди просто немеют от нашей наглости. Да, в нашем деле без нахальства не обойдешься, иначе не посмеешь и на кафедру второй раз взойти. Иначе пришлось бы нам бросить наше ремесло и молить у бога прощения за то, что вылезали на кафедру и делали вид, будто мы представители самого господа на земле и для нас плевое дело объяснить тайны, которые сами же именуем "необъяснимыми". А между прочим, я утверждаю, что есть еще священнослужители, которые не достигли такой святости. Почему, например, духовные лица так склонны совершать сексуальные преступления?

–  Неправда!
– не выдержал Эдди Фислингер.

–  Не надо так говорить!
– взмолился Дон Пикенс, сосед Фрэнка по комнате, хрупкий юноша, такой нежный и ласковый, что даже декан Троспер, "рыкающий лев благочестия", старался по возможности щадить его.

Гарри Зенз потрепал его по плечу:

–  Эх, Дон, Дон, так всю жизнь и проживешь монахом! А ты, Фислингер, если не веришь мне, поверь статистике: с восьмидесятых годов - пять с лишним тысяч преступлений совершено духовными лицами, - и ведь это только те, которые попались! Не поленись, почитай. И обрати внимание на то, какой процент составляют половые преступления: тут тебе и изнасилование, и кровосмешение, двоеженство, растление малолетних - такой наборчик, что просто прелесть!

–  О господи, - зевнул Элмер.
– Надоело, братцы: трескотня, споры, дебаты… Все так просто: может, мы, священники, и не безупречны, так мы на это и не претендуем; а все же мы делаем немало добрых дел.

–  Вот именно, - подхватил Эдди.
– Хотя, пожалуй, верно… Соблазны пола так ужасны, что даже священники порой не могут устоять. А единственный выход простой: воздержание. Отвлекись; молитва, усиленные физические упражнения - и все пройдет.

–  Молодец, Эдди, верно говоришь, - промурлыкал Гарри Зенз.
– Молодые ребята из твоего прихода тебе цены знать не будут!

–  А собственно, зачем тогда вообще идти в священники, не понимаю, - невесело проговорил Фрэнк Шаллард.
– Вот хотя бы ты, Гарри? Раз уж ты думаешь, что мы тут все такие лжецы…

–  Да нет, Фрэнк! Зачем же - лжецы? Просто практические люди, как правильно заметил Элмер. А что касается меня, то тут еще проще. Я не честолюбив. Я не настолько люблю деньги, чтобы ради них хлопотать. Я люблю сидеть, читать. Люблю умственную гимнастику и терпеть не могу работать. А все это священнику вполне доступно, не надо только быть чурбаном вроде тех, что ставят дело на широкую ногу и ради славы готовы себя работой в гроб вогнать.

–  Нечего сказать, возвышенное же у тебя представление о деятельности священника, - буркнул Элмер.

–  Ах, та-ак! Ну, хорошо, тогда скажите, брат Гентри, какие возвышенные мотивы побудили вас стать служителем господа?

–  Меня-то… Это, как его… А, черт! Да неужели не ясно? Духовное лицо имеет возможность делать много добрых дел… помогать ближним и… разъяснять смысл религии.

–  Может, кстати, и мне разъяснишь? В частности, желательно узнать следующее: в какой степени христианская символика заимствована у нечестивцев варваров?

–  Ох, и надоел же ты мне!

Вмешался Орас Карп:

–  Этим баптистским брехунам, разумеется, и в голову не приходит, в чем действительно заключается единственный и истинный raison d'etre [42] церкви. Церковь призвана скрасить собою беспросветно серую жизнь простолюдина.

–  Угу! Какой простолюдин не почувствует себя беспросветно серым, внимая рассуждениям брата Гентри об ошибках супралапсарианизма [43]!…

–  Никогда я ни о какой такой мути не рассуждаю, - возмутился Элмер.
– Я просто произношу простую, бодрую проповедь, сдобрю шуточкой для живости, расскажу про театр или еще что-нибудь такое, чтобы их расшевелить немного, понимаешь, чтобы они встряхнулись, чтобы им жилось лучше, полнее…

–  Вот оно что, - сказал Зенз.
– Ну, извини, милый. Ошибся. А я-то, грешным делом, думал, ты накачиваешь их полезными сведениями о качестве innasiibilitas [44] и res sacramenti [45]. М-да! Ну, а ты, Фрэнк, чего ради заделался богословом?

–  Если будешь глумиться, не скажу. Я верю, что существуют мистические откровения, доступные только тем, кто действительно отрешился от житейской суеты.

–  Зато я точно знаю, как я сюда попал, - сказал Дон Пикенс.
– Отец прислал.

–  Вот и меня тоже, - пожаловался Орас Карп.
– Одно только не могу понять: с какой стати нам торчать в баптистской школе? Жуткая секта! Что за церкви! Какие-то допотопные сараи… Прихожане гнусавят безграмотные гимны, а не в меру разговорчивые пасторы изрекают блестящие и такие новые истины: "Чтобы разрешить все свои проблемы, человечеству нужно только одно: вернуться к христову евангелию". Ну, нет! Англиканская церковь [46]– вот это я понимаю! Музыка! Облачения! Пышные службы! Великолепные церкви! Величие! Мощь! Будьте уверены, как только удастся вырваться отсюда, перейду в англиканство. Приобрету солидное положение в обществе, подыщу хорошенькую, богатую невесту…