Артемий Николаевич отвел глаза от снимка и продолжал осмотр. Вот два рисунка. Должно быть, ее. На одном васильки и ромашки в глиняной крынке, кажется, это пастель, на другом — женская голова, тонкие черты, пристальный взгляд… Может, автопортрет? Пожалуй, похож… На простой табуретке, покрытой темной тканью, — проигрыватель, под табуреткой пластинки… На кровати брошена вязаная кофточка, рядом — раскрытая книга.

Артемию Николаевичу, приученному к классическому порядку в доме, почему-то была симпатична эта взъерошенная вещами комната. Не потому ли, что могла рассказать о своей хозяйке?

Ирина Николаевна принесла на подносе фарфоровый чайник, чашки и две тарелочки — с пастилой и сушками. Глядя на нее, пока она расставляла посуду и наливала чай, Артемий Николаевич любовался легкостью и ладностью ее движений. Он чуть было не спросил, не танцует, не танцевала ли она, но удержался, вспомнив о ее хромоте.

— Вы любите чай? Пейте. Этот чай составлен из, трех сортов. А рецепт — моя тайна. Секрет. — Она улыбнулась.

Чай был горячим, ароматным, через его золотистую толщу просвечивал зеленый трилистник, нарисованный на дне чашки.

«Кажется, трилистник — символ удачи, счастья», — подумалось Артемию Николаевичу. Он совсем забыл о деле. Да и не было у него никакого дела! Он пришел к этой женщине по велению судьбы или других сил, неведомых ему. Пришел к женщине, которую ему суждено узнать, а может быть… Кто знает, кто знает… Знакомство это было так необычно, так мило началось… Не может оно оборваться, нет, нет. И в сердце Артемия Николаевича разливалось тепло.

— Я позову Тедди, — сказала Ирина Николаевна и тихонько свистнула. В комнату вошел жесткошерстный фокстерьер, виляя обрубком хвоста, и остановился возле дверей. Вытянув шею, он издали стал принюхиваться к гостю.

— Тедди, Тедди, иди ко мне, — ласково позвал Артемий Николаевич.

Собака сделала несколько шагов и остановилась поодаль.

— Ну что ж, Тедди, давай познакомимся, — он протянул руку.

Собака вдруг отскочила и зарычала. Артемий Николаевич вздрогнул.

— А ты, оказывается, злой!

Ему было неприятно, что собака испугалась его, и еще больше, что он испугался собаки.

— Тедди, маленький дурачок, ну что ты? — Ирина Николаевна притянула собаку к себе и стала гладить ее морду. Пес поднялся на задние лапы, потянулся носом к ее лицу, потом положил голову к ней на колени, прикрыл глаза.

— Он совсем не злой, не думайте… Просто немного нервничает. Они ведь все понимают… — Ирина Николаевна помяла собаке уши, похлопала Тедди по спине, и он сел.

Артемий Николаевич смотрел на ее руки. Они были старше ее лица — неухоженные руки с потемневшими от кухни пальцами. Вдруг он увидел на обоих запястьях темно-синие пятна. «Синяки, — подумал он, — и такие жестокие. От чего это может быть?»

Ему хотелось знать о ней все.

— Почему вы отдаете Тедди, ведь вы привязаны друг к другу? — спросил он.

Глаза ее влажно блеснули, она прикрыла веки и вздохнула.

— Мне стало трудно с ним гулять. Видите, я не совсем здорова…

— Вы живете одна? — Артемий Николаевич сознавал, что становится бестактным, но не мог остановиться.

На лице ее едва заметно проступил румянец, сквозь опущенные ресницы мелькнул насмешливый огонек.

— Нет… я не одна. У меня есть сын. Не все время он здесь. Он работает под Москвой, приезжает… Я не одна. Но Тедди…

Услыхав свое имя, фокс вскочил и лизнул свою хозяйку в щеку.

— …но Тедди — моя собака. Тедди, сидеть!

— Знаете что, — сказал Артемий Николаевич нарочито веселым голосом, каким говорят взрослые, утешая маленьких, — давайте я буду приходить после работы гулять с Тедди. Он быстро привыкнет ко мне, не беспокойтесь. Не знаю, что это он, собаки меня любят.

Сейчас он искренне верил, что это осуществимо.

Щеки ее порозовели, и вдруг, закинув голову, она рассмеялась. Он слушал ее смех, и звонкий, и грустный, и дивился свежести ее рта.

В глазах ее снова сверкнули слезы.

— Вы, должно быть, очень добрый, очень милый человек, — сказала она, вздохнув. — Но вы же понимаете, что это невозможно. А по утрам? А в выходные? Нет уж, берите его, если он вам понравился. Вы не думайте, он привыкнет. Он еще молодой — семь месяцев. Тедди ласковый, славный песик…

Фокс опять попытался лизнуть хозяйку, но она успела отклонить лицо.

— …и он большой забавник. Умница. А я буду спокойна, я верю — ему будет хорошо у вас…

Артемий Николаевич смутился:

— Понимаете, я должен поговорить с женой…