Он даже почти не появлялся ни в СТАФИ, ни в ирие, осуществляя руководство по та-фону (как это водится у очень больших начальников). Ему почти сразу повезло: после полудня он увидел знакомую пышную короткую фигурку, выбирающуюся из автобуса, волочащую за собой две огромные кошёлки. Ему бросилось в глаза выражение глухого отчаяния на её лице. Он уже не помнил, как ему удалось совершить на машине ловкий манёвр, припарковать её чуть ли не у самых колёс автобуса, выбраться наружу и броситься навстречу Рути.

Оторопь, смешанная с омерзением, наплывшая тёмной тучей на полное отчаяния лицо Рути, его не обескуражила. Она приходила в себя от его внезапного появления, как ей показалось, чуть ли не из-под заднего колеса автобуса, а он быстро тараторил:

«Рути, я всё знаю! Главное — где твой Мотеле: отделение, палату! Давай, не медли, я тебя туда подброшу!» — «А?.. Что?.. Откуда ты знаешь?..» — «По долгу службы я должен знать всё! Забыла, с кем дело имеешь?» — не мог не повыпендриваться Тим.

— «Мне надо домой заскочить…» — пробормотала Рути, стараясь не глядеть на Тима.

Она обошла его, направилась в сторону перекрёстка и повернула на свою улицу. «Ты что?.. Не хочешь поскорее к Мотеле?» — «Очень хочу!.. Но… У меня дома дела…

Вот душ принять… Кошёлки положить… И вообще… Я сама!» — «Ладно, я подожду, а потом быстро тебя туда подброшу. Помогу с пропуском. Ты же знаешь: я всё могу…» — «Знаю…» — не оборачиваясь, бросила Рути, завернув за угол. Тиму ничего не оставалось, как на машине медленно последовать за нею до самой калитки. В дом она его не пустила, словно бы рассеянно захлопнув дверь перед самым его носом.

Целый час, пока Рути собиралась, он терпеливо сидел в машине и ждал, не отрываясь, глядя на калитку.

Рути вошла в салон и только подивилась тому, во что он был превращён за одну ночь. Сыновей, тихо похрапывавших тут же на диване, она не заметила, как и исчезновения пианино, бросила в кухне кошёлки и быстро поднялась в спальню. …Наконец, калитка заскрипела. Тим резво, насколько позволяли габариты, выбрался из машины и бросился ей навстречу: «Рути, поехали!» — «Ты всё ещё тут?» — «Да-да! Поехали же! К Мотеле хочешь? — я мигом домчу! Мне — зелёная улица!» Рути обречённо махнула рукой и забралась в его машину, но села на заднее сидение, не глядя буркнув: «Спасибо!» Всю дорогу Тим пытался одновременно следить за дорогой и поймать её взгляд, но она упорно смотрела на пробегающие мимо машины.

Но вот и больница. Тим очень ловко представил дело таким образом, будто только благодаря ему Рути получила особый постоянный пропуск в палату к тяжело больному мужу.

Уже почти сутки Тим томился в мрачном больничном коридоре, время от времени отлучаясь в туалет. Из кабинки больничного туалета он дистанционно руководил задачами, стоящими перед его отделом, колпакованием и ораковением — естественно, в рамках модернизированной угишотрии! Эранийские городские проблемы могут подождать… во всяком случае, пока не завершатся успешно эти два важнейших мероприятия. На то, чем это чревато для близких людей вожделенной женщины, ему было глубоко наплевать. Вот какие мысли копошились под его почти полностью лысым черепом, пока он сонными глазами поедал Рути…

Рути не сводила глаз с бледного родного лица Моти. Вдруг он приподнялся на локте.

Рути ласково произнесла: «Моти, не делай резких движений! Врач сказал — тебе нельзя!» — «Да ну, перестань!.. Мне уже легче, отошло… Не надо было горячку пороть, само бы и прошло… Взяли бы такси, дома бы отлежался, на родном диване мне было бы гораздо легче. Сын отчего-то в панику ударился! Неужели пришло и моё время… держать дома ящики лекарств?..» — «Ты много работал, — ласково журчала Рути, — перенапрягся… Нельзя столько работать! Тем более работа вредная: компьютер, силонокулл… Дети не той дорожкой пошли, да ещё в разные стороны…

Даже не знаю, кто из них больше виноват…» — «Я виноват… Живи мы в простом скромном окружении, привычном с молодости… А мне захотелось престижного квартала, престижной работы в престижной фирме… Правда, я же и приложил руку к её созданию! Мезимотесу верил безгранично… Предупреждали же ребята, с которыми мы начинали!.. И вообще… Я тебе изменил — за то и наказан…» — «Что ты, Моти!

Ты не мог! И вообще — я ничего об этом знать не хочу!» — воскликнула Рути ошеломлённо, закрывая уши ладонями и побледнев. Сердце ухнуло вниз, голову сжало как обручем. Моти упрямо продолжал, и в уголках глаз сверкнула слеза: «Да-да, не спорь! Я тебе изменял — с карьерой, с работой, с компьютером… Самая что ни на есть измена! Вот и расплата!.. А если бы я выбрал другой порядок предпочтений…» У Рути отлегло от сердца: так вот о какой измене говорит её Мотеле?.. Краска медленно возвращалась на лицо. Она бессильно откинулась на стуле, потом наклонилась к мужу и погладила его по щеке: «Не говори глупостей, мой хороший!

Ты всё делал правильно, просто слишком буквально понимал обязанность мужчины обеспечивать семью, не думал, что прежде всего ты нам нужен здоровый и весёлый!

Хотел, как лучше, как у всех… Слишком увлёкся работой, для тебя она стала самым важным на свете!» — «Вот я и говорю…» — «Ну-у! — Рути нежно приложила ладошку к его губам. — Ты же не мог знать, что задумали твои боссы. Тебя это захватило — и вот ты…» — «А тот концерт… — продолжал, как бы сам с собой, бормотать Моти: — Ведь я уже тогда понял… должен был понять, — поправился он, — что это такое! И не остановил мальчиков… Я и виноват! Должен был сразу понять, чего хочет Мезимотес, что за чудовище этот Ад-Малек… да и Куку Бакбукини… Оба мафиози, откровенные враги!.. А я… с их так сказать, «музыкой»… связался, работой увлёкся… Работа, видишь ли, и ничего, кроме работы…» — «Да, уж этот твой лучший друг Миней основательно высосал тебя, твои знания, твой талант, да и душу… А этот…» — и Рути опасливо понизила голос до шёпота, скосив глаза в сторону двери, за которой в коридоре сидел Тим. — «Я ему так верил, Минею… Ведь он мне очень помог!..» — и по смугло-серой щеке Моти скатилась слеза. Он отвернулся.