Ведь ты, помнится, ушла от нас в студию Дова Бар-Зеэвува!» — «Да, я там учусь, — горделиво повела плечами Мерав, и её глаза ехидно сверкнули. — Я просто пришла к подругам в гости. И вижу — не зря и очень вовремя!» — «Ты о чём?» — «О том самом!

Как это тебе удаётся? С одной стороны дружишь со злостными антистримерами, а с другой — крутая фанатка силонокулла! Где же ты — настоящая?» Мерива с подружками окружили её, с ироническим презрением переглядываясь между собой и оглядываясь на окружающих учениц, чтобы привлечь их внимание.

«Проснись и пой! И не забудь принять антишизин — по утрам столовую ложку натощак!» — вмешалась в разговор Ренана. Мерав с некоторой долей испуга бросила на неё мимолётный взгляд и снова ехидно уставилась на Ширли. Ширли помолчала, разглядывая Мерав и её компанию, потом отозвалась: «Ты что, с дуба рухнула? Мои весёлые облачата были в моих альбомах, все их видели. А то, что здесь… Да ничего общего с моими работами!» — «Ну, конечно! Кто тебе поверит! Ты ещё скажи, что случайно выбрали для важного проекта работы не ученика нормальной гимназии, не талантливого студийца Дова Бар-Зеэвува, а ученицы фиолетовой меирийской ульпены?! Знаешь, какие у нас в студии таланты пробиться не могут?! Ты что, нас за идиотов держишь, бездарь, примазавшаяся к фиолетовым?» — уже чуть не со злыми слезами в голосе выкрикнула Мерав. — «Кто ж виноват, что твои серии карикатур их не вдохновили: даже на взгляд дубонов слишком злобными оказались! Хотя — не спорю! — в таланте тебе не откажешь!» И снова встряла Ренана: «Талант злобности — тоже талант… к сожалению! Весьма своеобразный, но… — никуда не денешься! — талант!..» — «Заткнись!» — лицо Мерав исказилось. Ширли даже стало жаль её. Она отстранилась от Мерав, костлявое лицо которой слишком приблизилось к её лицу, и бросила: «Чего ты сюда припёрлась? Если к твоим подругам-зомбикам, то с ними и общайся, а нас оставь в покое!» «Шир, что ты зомбиков слушаешь! — как бы услышав её мысли, воскликнула Ренана, бросившись подруге на помощь. — Это же не мы с тобой на Турнире голосовали за «Петеков» или «Шавшеветов»! Только всё равно никто их в далетарочки не примет, как бы они их ни вылизывали!» — голос Ренаны звенел от ярости, едва не заглушая еле слышные вкрадчивые взвывания силонофона. — «Крутая ты наша! — прошипела Мерав в лицо Ренане: — Давно никого не избивала?.. А кстати, твоего boy-friend-а ещё не посадили?» Ренана сжала кулаки и пристально уставилась на Мерав, та тут же сделала шаг назад: «Я ничего… Просто нам с девочками интересно, сколько этой тихоне заплатили за бездарную мазню, которую она так ловко пристроила! Разве нельзя?» — Мерав резко вытянула палец в сторону Ширли. Стоящая немного позади Мерав невысокая девица обронила: «Не иначе, на подруг доносы пишет… А иначе как пролезешь… Рисуночки-то — непроходимая серость…» — «Ну, насчёт доносов — это ты, Мерива, у сестрицы спроси! Вы обе — крупные специалистки по сплетням и доносам. Лучше расскажи, как вашим boy-friend-ам в дубонах служится? Сколько подростков они зверски избили на Турнире, ни за что, ни про что в тюрьмы покидали? Вот о чём лучше потолкуем!» — «А-а-а! Тебе завидно, что мой папа — большой человек на фирме СТАФИ! А где твой папочка? А-а-а! Не знаешь! Ну, ничего, узнаешь, узнаешь — как бы это спесь тебе не сбило!» — «Оставим наших отцов в покое!» — рассвирепела Ренана, голос её зазвенел, и глаза сверкнули, на сей раз от закипавших слёз: Мерав ударила по самому больному. — «Нет, зачем же! Твой папочка — это все знают! — скрытый антистример, который хотел себе присвоить достижения моего папы! А её daddy — разработку папиного босса Пительмана!

Поэтому меня и интересует, как этой бездари, дочери бездарного отца, возомнившего себя гением, удалось продать свою дурацкую мазню! — провозгласила Мерав таким громким и скрипучим голосом, что могла бы соперничать не только с одной гребёнкой группы «Петек Лаван», но и с ботлофоном. — И это когда в студии Дова просто масса талантливых проектов, каждый мог быть представлен для оформления «Цедефошрии»!" — голос Мерав сошёл на звенящий визг.

На их свару уже смотрела вся ульпена, не только ученицы, но и не скрывающие изумления и досады преподаватели. Классная руководительница направилась к ссорящимся девочкам…

В этот момент директор ульпены призвал учениц на общую утреннюю молитву. Мерав тихо покинула двор ульпены — ей действительно больше тут делать было нечего.

Близнецы Дорон проснулись назавтра после Турнира около полудня. Они обнаружили себя полностью одетыми на матрасах, раскиданных по полу очень знакомой комнаты.

Спросонья они удивлённо оглядывались по сторонам, глядели друг на друга, не понимая, где они находятся и как они сюда попали. В другом углу, раскинувшись, спали Цвика и Нахуми.

Шмулик смутно припоминал, что когда вечером (или уже ночью?) Гилад их ввёл в тёмный салон, какие-то запахи и тихие звуки ему показались очень знакомыми, но он не придал этому значения, решив, что это сон, и, войдя в комнату, тут же рухнул на матрас в тёмную полоску у окна…

Открылась дверь, и вошёл Гилад, на круглом лице добродушная улыбка: «Ну, мальчики, выспались? Конечно, не номер де-люкс, но всё-таки… Зато вам близко и знакомо… А сейчас… в ванну, мыться, чистить зубы… по очереди марш!.. В ванной в шкафчике полотенца, мыло, шампуни… всё, что надо… Потом будем завтракать…» — «Но что случилось! Как мы сюда попали? Это же наш старый дом… в Меирии…» — бормотал Рувик, с изумлением оглядываясь по сторонам.

Действительно: это была комната родителей… когда-то… В памяти услужливо всплыло: мама с маленьким, новорожденным братиком Бухи — во-он в том углу…

«Что с Турниром? Чем закончился? Где папа, братишка, сестрёнка?» — настойчиво спрашивал Шмулик. — «Всё расскажу… — пообещал Гилад, глядя в сторону, — после завтрака. Идите, мойтесь… Вам всем нужно привести себя в порядок…» Гилад наотрез отказался что-то говорить, пока они все четверо, умытые, не уселись вокруг знакомого стола на кухне. Когда они принялись за скворчащий омлет, который на огромной сковороде приготовил им Гилад, он серьёзно посмотрел сначала на близнецов, потом на Цвику с Нахуми, протянул куда-то руку и положил перед Шмуликом угав: «Вот… Уж не спрашивай, как удалось спасти… А вот вашего папу… — и он помолчал, отвернувшись, после чего заговорил: — дубоны арестовали… Я думаю, лучше вам знать правду. Вы же взрослые мальчики… мужчины…» — «Как так…

За что!» — воскликнули оба неожиданно хриплыми голосами. — «Дубоны окружили стол Магидовичей, напали на Цвику и Нахуми, вытащили их из-под стола, где они прятались… — Гилад взглянул на побелевших мальчиков Магидовичей, прилагавших немалые усилия, чтобы не расплакаться в голос. — Наши мужчины и бросились вызволять их из дубоньих лап». — «Они нас защищали…» — звонким шёпотом прошелестел Цвика. — «Бенци, ваш папа… тоже… А вы ещё так на него похожи…

Командир дубонов, или штилей, блондинчик, что на контроле сидел… помните? Так вот — он что-то кричал, что ваш папа — важная антистримерская рыба… Ребята потом уж обнаружили, что под шумок и Гидон исчез… Вообще никто не заметил, когда и как… Я боюсь, что их главари пронюхали, что они оба — главные специалисты в «Неэмании»… Учтите, ребята, они хотят изобразить дело так, что якобы вашего папу держат в заложниках, пока вы не придёте с повинной и с угавом.

Это ложь: и его не выпустят, и вас заметут!.. Ни в коем случае этого делать нельзя!» — «Но почему? Разве не достойно хороших сыновей вызволить отца из заключения? Папа гораздо нужнее — маме, сестрёнкам, маленькому Бухи… и для дела… сами же сказали…» — «Они вовсе не собираются отпускать папу — он же важная антистримерская рыба! Они хотят и его, и вас держать в тюрьме. Вас — в назидание другим, как главных заводил в «Типуль Нимрац». А если они уже прознали, что это вы — изобретатели угава, то… Не могу себе представить, что они могут с вами сделать… А вы… мы вас слишком любим и ценим… И вообще — вы что, не знаете, что ни в коем случае нельзя кем-то откупаться для освобождения пленников?