Оделся и ушел, попрощавшись до осени, научный сотрудник. Потом ушел журналист; Кирилл остался один, и недовольная тетушка-гардеробщица заглянула в раздевалку не раз и не два, пока он кое-как высушил слабосильным феном свои слишком длинные, по мнению многих, волосы. В кармашке сумки имелось два номерка — на куртку и на кроссовки (в «Чайке» было твердое правило: сдавать обувь на хранение перед входом в раздевалку). Сонная и злая гардеробщица поставила перед ним на стойку пару черных туфель — очень дорогих и модных, как показалось Кириллу.

— Это не мои, — сказал он, — у меня кроссовки.

Гардеробщица поджала губы:

— Номерок-то ваш? Шестьдесят три? Там они и стояли!

— Но это не мои. — Кирилл улыбнулся, пытаясь задобрить строгую тетку. — Посмотрите, пожалуйста, там должны быть кроссовки, синие с белым…

— Смотрите сами, — гардеробщица распахнула перед Кириллом деревянную дверцу.

Он вошел и сразу понял, что кроссовок нет. Ячейки с номерками были все до одной пусты; кое-где в них остался песок от грязной обуви, а в одном месте — троллейбусный талончик, скомканный и серый, прилипший, видимо, к подошве, а потом в тепле отклеившийся. Но кроссовок не было; были щегольские черные туфли, и были резиновые шлепанцы на ногах у Кирилла. Все.

Хрипло распевал приемник на кособокой тумбочке. «Над тобою солнце светит, Родина моя-а…»

— Что же мне делать? — спросил Кирилл.

— Не задерживать, — посоветовала гардеробщица. — Бассейн закрыт.

— Но это не мои! А мои пропали!

Гардеробщица ткнула пальцем в написанное от руки объявление: «За сохранность сданных в гардероб вещей администрация ответственности не несет». Но, оценив жалкий вид Кирилла, смягчилась:

— А может, вы сами забыли, в чем пришли? И кроссовки ваши дома?

— Это даже не мой размер, — безнадежно отозвался Кирилл.

— А ну примерьте…

Кирилл взял со стойки правую туфлю (на вид она была сорок пятый примерно, а Кирилл носил сорок третий). Надел, дабы продемонстрировать гардеробщице всю вздорность ее предположения, притопнул ногой — и вдруг понял, что размер подходящий. Более того — обувь сидит, как влитая.

— Это не мои! — он тут же стянул чужую туфлю, будто чего-то испугавшись. — У меня были крос-сов-ки! Я за ними полтора часа в Москве в очереди стоял…

— Эти тоже ничего себе, — сказала гардеробщица. Она внимательно разглядывала оставшуюся на стойке левую туфлю — сгибала и разгибала подошву, щупала кожу, пыталась прочесть «лейбл». — А знаете что? Пишите заявление, что у вас кроссовки пропали. А эти я заберу сэбе. Может, кто-то вспомнит да придет за ними?

— Э, нет, — Кирилл, спохватившись, снова натянул правую туфлю и завязал шнурок. — В чем я домой пойду?

Он замолчал, и стало тихо. Во всем здании «банно-пра-чечного комплекса» в этот час было пустынно и мрачно; гардеробщица смотрела на него, не выпуская из рук левой «спорной» туфли.

— Заявление на ноги не наденешь, — сказал Кирилл тоном ниже. — Если кто-то за ними придет — я оставлю свой телефон… То есть телефон соседей, они позовут.

Гардеробщица молчала.

— И пусть он отдаст мои кроссовки, — сказал Кирилл. — Что за безобразие! В шлепанцах мне домой идти, что ли? И на работу — в шлепанцах?!

Насчет работы он слукавил — работа у Кирилла была такая, что в кроссовках на нее не пускали.

Гардеробщица наконец выпустила из рук левую туфлю. С легкой брезгливостью отодвинула ее к краю стойки:

— Который час?! У меня рабочий день давно закончен! Давайте не задерживайте…

Кирилл обулся (туфли сидели как родные). Нашел в сумке ручку, вырвал листок из блокнота. Написал., привычно попадая цифрами в клеточки, телефон соседей. Приписал внизу: «Позвать Кирилла Стержева из пятьдесят седьмой».

— До свидания, — сказал гардеробщице.

Та не ответила. Возилась зачем-то под стойкой.

Утром, пока Кирилл заливал в себя горячий чай, мама долго рассматривала его неожиданное приобретение.

— Кроссовок жалко, — сказала наконец. — Но эти вообще-то подороже. Импортные, сразу видать… Может, ты их в школу наденешь?

— Не буду я их носить, — отмахнулся Кирилл, доедая пшенную кашу с маслом. — Тот растяпа, что ушел в моих кроссовках, вернется и отдаст. А я тогда отдам ему.

Мама с сомнением покачала головой:

— Странно как-то… Пьяный он был, что ли?

— Не знаю. — Кирилл уже был в прихожей, натягивал свои рабочие, с черными круглыми носками, грубоватые башмаки. — Если позвонит — отдашь ему, ладно?