– И мне было приятно увидеть вас, капитан Брент.

Мы много смеялись в то утро, а прощаясь, он спросил:

– Вы часто совершаете такие прогулки?

– Не очень. У меня много дел, да и ребенок требует внимания. Правда, у него самая лучшая в мире няня. Она еще нянчилась со мной и Виолеттой. И наша мама о ней такого высокого мнения, что попросила ее быть няней и у Тристана. – Тристана?

– Ну, это очень забавно! Мама поклонница оперы. И потому моя сестра – Виолетта, а я Дорабелла. Так что я решила поддержать традицию, и потому появился Тристан. А если бы родилась девочка, мы назвали бы ее Изольдой.

Капитан расхохотался. Я спросила:

– Кстати, что вы думаете о возможности возвращения домой Джоуэна Джермина?

Некоторое время он молчал, затем произнес:

– Такое вполне вероятно.

– Может быть, не вполне и вообще мало?..

– Можно было сказать и так.

– Лучше знать правду.

– Лучше.

– Мне нужно идти.

– Еще раз хочу сказать, что встреча с вами доставила мне истинное удовольствие, миссис Трегарленд.

– Вы уже говорили.

– Но повторение имеет особый смысл.

Мы попрощались. С этого для мы часто встречались в том же самом месте, хотя и не договаривались заранее.

Виолетта сказала бы, что я должна разобраться в происходящем. И что же происходило? В спешке я вышла замуж за Дермота и вскоре поняла свою ошибку. Затем была связь с Жаком, но теперь и это позади. Да, конечно, я стала более осторожной. Но когда люди вроде меня пускаются в авантюры, они меньше всего думают о том, что из них выйдет, и потому впоследствии часто оказываются в весьма затруднительном положении.

Но как бы то ни было, мои встречи с капитаном Брентом стали лучом света в те мрачные дни.

Вначале они казались случайными, потом… Мы говорили о многом, и ничто не казалось слишком обыденным и скучным. Будь то разговоры о людях, живущих в округе, или просто о прислуге – для него все имело значение.

Мы много смеялись, и это было одной из причин, почему наши встречи приносили мне столько радости. С ним даже совсем невеселые вещи казались легкими и понятными.

Его интерес к нянюшке Крэбтри, Тристану, Хильдегард, Чарли и Берту для меня был удивительным. Джеймс Брент жил на окраине Ист-Полдауна, в небольшом доме, арендованном армейскими службами.

Думается, что неопределенность в мире ускоряет возникновение определенных отношений между мужчиной и женщиной, во всяком случае, так это происходило со мной и Джеймсом.

Заботился о Бренте его денщик Джо Гаммерс, который делал всю домашнюю работу и готовил. Он был уроженцем Лондона. Кокни. Вечно ухмылялся и выразительно подмигивал, давая понять, что он шутит, а это случалось часто. Хотя гораздо больше, чем шутки Джо, меня забавляла его трогательная преданность Джеймсу.

Дом был маленький: две спальные комнаты и ванная на втором этаже, и две комнаты и кухня на первом. Обстановка самая скромная – по-видимому, до войны дом служил дачей. Выглядел он в общем невзрачно, но при доме был прекрасный сад, спускающийся к реке, откуда можно было видеть древний мост, соединявший оба Полдауна – Западный и Восточный. И еще здесь можно было найти уединение. Пышно цвели рододендроны, азалии и другие цветы, названия которых мне даже неведомы. Я влюбилась в это место.

Я каждую свободную минуту старалась вырваться в Полдаун, брала автомобиль и заезжала в Риверсайд-коттедж, чтобы увидеть Джо, который снабжал меня информацией о своем начальнике.

– Джентльмена нет дома, мисс. Я скажу, что вы заходили. Это обрадует его. Как живете, мисс? Сегодня я просто уходился…

Я привыкла к его сленгу и хорошо понимала его, когда он рассказывал о себе и о жене, дом которой в Бау разбомбили немцы.

– Упал потолок в кухне. Жуткая картина! Надо было потрудиться, чтобы очистить помещение. Она сказала: «Наверное, Гитлер думает, что я у него в прислугах. Жаль, что нельзя заставить его убрать дом!»

Рассказы Джо всегда сопровождались подмигиванием и взрывами хохота, к чему я тоже привыкла. И как-то легко на сердце становилось после разговора с ним.

Да, радостными были для меня те дни. Утренние часы я проводила с Тристаном и затем уже уходила к Джерминам, а когда я после возвращения сидела с детьми и читала им что-нибудь, нянюшка Крэбтри просто таяла от счастья. По всей вероятности, она считала, что истинная мать так и должна вести себя, а не крутить любовь и убегать с иностранцами. Ведь она никогда не верила в басню про потерю памяти.

«Потеря памяти, черт возьми! – говорила она. – Дорабелла не из тех, кто теряет память. Нет, она во что-то ввязалась».

Виолетта как-то сказала, что нянюшке надо рассказать всю правду. «Она будет потрясена, но простит тебя, да и в любом случае, нянюшка не успокоится, пока не разузнает все до конца».

После многих встреч с Симоной у меня сложилось впечатление, что она совсем не та спокойная невинная девушка, приехавшая в Англию, чтобы сражаться за свободу своей страны.

Она никогда не говорила о Жаке. Правда, и у меня такого желания не появлялось. Она только рассказала, что в детстве они очень редко виделись с братом, потому что она жила у тетки. Симона поведала мне об одном мужчине, который ухаживал за ней. Он был корнуоллцем, звали его Дэниел Киллик, и работал он тоже на ферме. Понять друг друга им было довольно сложно: ее английский весьма ограничен, да еще французский акцент, он же говорил на корнуоллском диалекте.