— А мадьяр?

Кузнец сплюнул.

— Этот — вообще чёрт, злой, странный, смотрит косо, ходит криво, молчит. Сегодня попросил пару слов написать — так зыркнул, что до сих пор мурашки по коже.

— Мы его в лесу встретили! С ножом! — воскликнул Иоганн.

— И что он там делал?

— Крался за нами! Когда мы его увидели, то сразу побежали назад, на хутор. Но мы вовсе не испугались, а просто вдруг вспомнили, что пора вернуться.

— Ну да, конечно, — согласился отец Иеремия. — Мадьяр очень странный тип, как о нем отзываются. Хотелось бы на него взглянуть.

— Не приведи Господь, — пробормотал кузнец. — Не хотелось бы мне, чтобы этот тип мной заинтересовался. Если ему будет надо, он ни перед чем не остановится. Будьте осторожнее, святой отец! Если убийца решит, что вы что-то знаете… и не дай Бог, это мадьяр! Любопытство наказуемо.

— Я всего лишь хочу спасти Себастьяна, — сухо напомнил кузнецу священник.

— Если вы хотите знать мое мнение, — произнес кузнец. — то я думаю, что все дело в политике. Феликс долго жил среди городских, у студентов волнения часто случаются. Почему он отсиживался в деревне в последнее время? Кто говорит: шашни, — а я так уверен, что дело это политическое. И, кроме того, не забывайте! Отец Феликса — местный староста. Многие им были недовольны. Сами знаете, он взяточник, хапуга и бабник. Ничем не лучше своего драгоценного сыночка! Не убили ли мальчишку в отместку отцу за какие-нибудь его темные делишки?!

— Да, чем дальше, тем больше вопросов, — подтвердил священник. — Однако, надеюсь, Господь поможет мне связать концы с концами и узрить истину.

Иоганну показалось, что дядя говорит слишком пафосно, он почувствовал себя неловко, завертелся, глянул на кузнеца, не заметил ли тот. Но Генрих продолжал спокойно править лошадью. Кузница была уже совсем недалеко. Иоганн соскочил с телеги и побежал вперед:

— А вот эти следы, — он ткнул палкой в полустертые, уже едва видные, следы велосипедных шин — когда они появились?

— Вчера, когда я уезжал, их не было, — подумав, ответил Генрих.

— Точно?

— Да, я вчера до колодца Рэнгу шел пешком, заметил бы. Тпру! Приехали.

— Значит, Франц был здесь утром! — подняв указательный палец к небу, радостно возгласил Иоганн. — Он должен был что-то видеть.

Отец Иеремия, кряхтя, слез с телеги.

— Благодарю вас, Генрих, что подвезли. Не посмотрите — всё ли в кузнице цело? Может быть, что пропало?

Пока Генрих отводил лошадь и осматривал кузницу, Иоганн стоял около забора и проводил пальцем по вырезанному гвоздем силуэту вороны. Отец Иеремия заглянул во двор — Рудольфа, сторожившего место убийства, не было видно. Возможно, жандарм уже отпустил его? Или он сам ушел, не дождавшись смены?

— Всё на месте, — сказал вернувшийся с алебардой в руках Генрих. — Только Себастьяна нет. — углы его губ дрогнули, Иоганну вдруг стало пронзительно жаль деревенского богатыря. Ему показалось, что кузнец разом постарел и осунулся.

— Пойдемте, дядя, — потянул он за рукав замешкавшегося отца Иеремию. — У нас еще много дел. Мы должны спасти Себу!

Если не считать отца мельничихи, который уже лет пять не поднимался с постели и никого не узнавал, фрау Герта была самой старой жительницей деревни. Восемьдесят человеку, а она ежедневно в саду копошится, и рассудок в полном здравии, и память такая, что отец Иеремия в пример забывчивым прихожанам ставит. Вот только глуховата да зрение совсем никудышное.

Иоганн с фрау Гертой был почти незнаком. Родился он в Леменграуене, куда maman уехала из Рабеншлюхт в восемнадцать лет, сразу после смерти бабушки. Иеремия собрал все деньги, какие только мог, да еще и занял в долг, лишь бы дать сестре хорошее образование. Матушка очень любила своего брата, старалась навещать почаще, а уж Иоганна, как подрос, так и вовсе пыталась отправить на целое лето. Впрочем, сам он предпочитал город и под всяческими предлогами увиливал. До сих пор это чаще всего удавалось.

До сего дня Иоганн был у старухи Герты лишь дважды, и оба раза с дядей. Мог бы и не ходить, но любопытство взяло верх. Дело было в одной истории, нечаянно подслушанной из разговора maman и мельничихи. Случилось это еще в прошлом году, когда отец Иеремия уехал по делам в город, а женщины засиделись далеко за полночь, вспоминая давние времена — в детстве они были подругами. Проснувшийся Иоганн выглянул в распахнутое окно и с удивлением обнаружил во дворе maman и Марту. Они сидели под деревом с кружками в руках и громко хихикали, а на расстеленном покрывале стоял графинчик с виноградным вином. Луна была в самом соку — полной, яркой, Иоганн задвинул штору и уже хотел отправиться спать, как женщины вдруг заговорили о старухе Герте.

В стародавние времена, когда Герта была молодой девчонкой — не старше Иоганна — она сбежала из родительского дома с настоящими разбойниками. Ее отец отличался нравом весьма крутым, и стерпеть такого позора не мог. Запряг коня, взял с собой охотничье ружье, ножи, топор и отправился в лес искать беглянку. Вернулся через несколько дней, мрачный и хмурый, а вместе с ним приехала и заплаканная девчонка. О том, что там произошло, так никто никогда и не узнал. Да только отец мельничихи — тогда еще вполне здоровый — утверждал, что видел Герту молящейся за упокой невинно убиенных душ.