— Самое страшное, мужики, на войне — везти домой «ноль-двадцать-первых», так называемый «груз двести». Особенно, если из одного с тобой города.

Шифрованная лексика афганской войны требует пояснения. «Ноль-двадцать-первый» обозначал убитого в бою воина. «Грузом двести» обозначалась перевозка трупов, а вертолет, самолет или даже грузовик, перевозивший этот страшный груз, «романтически» назывался «черным тюльпаном». При этом тяжелораненые в переговорах назывались «двухсотыми», а легкораненые «трехсотыми». Почему тяжелораненые были созвучны на этом птичьем языке покойникам, вряд ли кто может внятно объяснить.

— Такой «груз» везти домой… Глаза майора потускнели:

— Собственно, с этим «грузом» я и летал сейчас на Новгородчину. Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти рядом, да и родители наши знакомы с детства. Чего я насмотрелся и наслушался — не передать. Первые два часа встречи выполнял роль виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас самих много будет…

— Вот спасибо, майор… — подумал каждый про себя.

— Мать того солдата, — продолжал танкист, — в итоге оказалась в психушке. Сперва на следующее утро после похорон ее кто-то случайно нашел на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок ее помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой — подушка. Э-э-х, — горестно вздохнул рассказчик и закончил историю родительской любви:

— А отца парализовало, да и с головой у него тоже что-то стало не так. Наверное, конец роду — детей у них больше нет.

Служивый народ в курилке гнетуще молчал. Майор продолжал свой афганский «мартиролог»:

— Или вот одного нашего прапорщика домой возили. Обе ноги ему оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо, военком-«афганец» заступился.

Расходились офицеры из курилки молча. Говорить было не о чем. Каждый думал о своем. И каждый думал об одном и том же — о войне. На Кабул взлетали по расчетному времени в четыре ноль-ноль. Полетное время один час сорок минут. В первые сорок пять минут полета запасенная на последние русские рубли водка оживила лица, создала видимость уродливого веселья. На сорок шестой минуте мощнейший рев сирены в салоне «горбатого» (Ил-76) мгновенно протрезвил всех. Через микрофон ровный голос командира корабля сообщил:

— Пересекли государственную границу СССР. Моментально выключено освещение салона и бортовые огни. Все! Иллюзии кончились. Началась другая жизнь.

Все молчат и слушают радиообмен через усилитель:

— Ноль двадцать первый, снижение разрешаю.

— Шасси, механизацию выпустил. Отстрел АСО включен.

«Горбатый» проваливается вниз. Семь минут десять секунд, в течение которых летчики демонстрировали свое высокое мастерство, Виктор с однополчанами почувствовали себя космонавтами. Когда самолет в четырех крутых разворотах почти на месте левым крылом резко проваливался вниз, то он и еще двести шестьдесят человек повисали в воздухе с закатившимися глазами. В момент выравнивания планера и прекращения обвального снижения все двести шестьдесят нижних челюстей от перегрузки лежали на полу между ног. Руки превращались в свинцовые гири весом в центнер. Быстрее с такой высоты падают только камни.

Выползая из самолета с оловянными глазами и раскачиваясь словно хмельные, свежие силы «ограниченного контингента» долго и безсмысленно озирались по сторонам.

После разгрузки, которая прошла как бы в полусне в режиме полнейшего армейского автоматизма, наконец появилась возможность оглядеться вокруг и бросить первый оценивающий взгляд на страну, которую предстояло защищать и которая станет неотъемлемой частью их сердца, войдет самовольно и властно в сердца тысяч и тысяч их друзей, отцов и матерей, жен и детей на всю оставшуюся жизнь.

Экзотический Восток был неописуемо красив. Снежные вершины гор вокруг Кабула! Высоченные карандаши минаретов! Каскады глинобитных саклей, как ласточкины гнезда, прилипших к скалам! Пронзительный крик ишаков, звенящий чистый воздух и высокомерное испепеляющее чужаков солнце! Неведомый до сей поры сказочный Афганистан… Никого не могло оставить равнодушными это великолепие. Оно волновало душу и будущего героя, и будущего труса или предателя. Ведь именно так Афган рассчитает их, стоявших пока в одном строю.