– Браво! Вы скоро будете метр-д-отелем! А лакей, очарованно улыбаясь, спрашивал, выгнув спину и тоном соучастника в тайном деле:

– Разрешите рекомендовать померанцевую водочку-с? Отличная! И красненькое, бордо, очень тонкое, старенькое!

– Люблю лакеев, – сказала Алина неприлично громко. – В наше время только они умеют служить женщине рыцарски. Слушай – где Макаров?

Самгин усмехнулся.

– Согласись, что переход от лакеев к Макарову..,

– Не от лакеев, а от рыцарей, – поправила она серьезно.

– Учится. Живет у Лютова. Я редко вижу его.

– Почему?

– Скучно с ним.

– И ему с тобой?

– Вероятно.

Когда она начала есть, Клим подумал, что он впервые видит человека, который умеет есть так изящно, с таким наслаждением, и ему показалось, что и все только теперь дружно заработали вилками и ножами, а до этой минуты в зале было тихо.

Позавтракав, она оставила Самгина.

– Иду хлопотать о моем будущем, – сказала она. К Самгину тотчас же откуда-то из угла подкатился кругленький, сильно раскрасневшийся Тагильский и крикливо, нетвердым голосом спросил:

– Что это за чудовище? Из Парижа? Ого-о! – воскликнул он и, причмокнув яркими губами, сказал убежденно: – Это – сразу видно.

В углу, откуда он пришел, сидел за столом такой же кругленький, как Тагильский, но пожилой, плешивый и очень пьяный бородатый человек с большим животом, с длинными ногами. Самгин поторопился уйти, отказавшись от предложения Тагильского «разделить компанию».

Несколько охмелев от вкусной пищи и вина, он пошел по бульвару к Страстной площади, думая:

«А ведь как она нянчилась со своей красотой! И вот...»

Он усмехнулся. Попробовал думать о Лидии, но помешала знакомая Лютова, женщина с этой странно памятной, насильственной улыбкой. Она сидела на скамье и как будто именно так и улыбнулась ему, но, когда он вежливо приподнял фуражку, ее неинтересное лицо сморщилось гримасой удивления.

«Неужели я ошибся? – спросил он себя, оглядываясь на траурно одетую фигуру под голыми деревьями. – Нет, это она. Конспирирует, дура».

Он пошел к Варваре, надеясь услышать от нее что-нибудь о Лидии, и почувствовал себя оскорбленным, войдя в столовую, увидав там за столом Лидию, против ее – Диомидова, а на диване Варвару.

– Да, да! – не своим голосом покрикивал Диомидов. – Это – ваша вина, ваша!

Сидел он навалясь на стол, простирая руки к Лидии, разводя ими по столу, сгребая, расшвыривая что-то; скатерть морщилась, образуя складки, Диомидов пришлепывал их ладонью. Сунув Климу холодную, жесткую руку, он торопливо вырвал ее.

– Здравствуй! – сказала Лидия тем же тоном, как на вокзале, и обратилась к Диомидову: – Что же, продолжайте!

Диомидов снова заговорил, уже вполголоса, очень быстро, заглатывая слова, дополняя их взмахами правой руки, а пальцами левой крепко держась за край стола.

Клим сел рядом с Варварой, она, сложив пальцы щипчиками, достала из коробки на коленях ее конфетку, поднесла ее я губам Самгина, шепнула:

– Осторожнее, с ликером.

Клим спросил тоже шопотом: как это она узнала?

Варвара молча пожала плечиком, а Диомидов говорил снова громко и ликующим тоном:

– Этот Макаров ваш, он – нечестный, он толкует правду наоборот, он потворствует вам, да! Старик-то, Федоров-то, вовсе не этому учит, я старика-то знаю!

Клим вспоминал: что еще, кроме дважды сказанного «здравствуй», сказала ему Лидия? Приятный, легкий хмель настраивал его иронически. Он сидел почти за спиною Лидии и пытался представить себе: с каким лицом она смотрит на Диомидова? Когда он, Самгин, пробовал внушить ей что-либо разумное, – ее глаза недоверчиво суживались, лицо становилось упрямым и неумным.

– Людей, которые женщинам покорствуют, наказывать надо, – говорил Диомидов, – наказывать за то, что они в угоду вам захламили, засорили всю жизнь фабриками для пустяков, для шпилек, булавок, духов и всякие ленты делают, шляпки, колечки, сережки – счету нет этой дряни! И никакой духовной жизни от вас нет, а только стишки, да картинки, да романы...

– Какая дичь! Слушать тошно, – сказала Варвара очень спокойно, Лидия, не двигаясь, попросила ее:

– Подожди, Варя!

А Диомидов сердито сказал:

– Вовсе не дичь! Это вот конфетки ваши дичь...

– Но, Лида, как ты можешь не возражать? – не уступала Варвара. – Как это нет духовной жизни? А искусство?

– Ничего ни знаете! – крикнул Диомидов. – Пророка Еноха почитали бы, у него сказано, что искусствам дочери человеческие от падших ангелов научились, а падшие-то ангелы – кто?

Теперь Клим видел лицо Диомидова, видел его синеватые глаза, они сверкали ожесточенно, желтые усы сердито шевелились, подбородок дрожал. Так возбужденным он видел Диомидова впервые. И наряден он необычно, смазал себе чем-то кудри и причесал, разделив их глубоким, прямым пробором так, что голова его казалась расколотой. На нем новая рубаха из чесунчи, и весь он вымыт, выглажен, точно собрался под венец или к причастию. Он все двигал руками, то сжимая пальцы бессильных рук в кулаки, то взвешивая что-то на ладонях.