Появлялась Варвара, непричесанная, в ночных туфлях, в измятой блузе; мрачно сверкая глазами, она минуту-две слушала рассказ Клима, исчезала и являлась снова.

– Я не знаю, что делать, – сказала она. – У меня не хватит денег на похороны...

Диомидов приподнял голову, спросил со свистом:

– Разве я умираю?

И закричал, махая рукой:

– Я не умираю! Уйдите... уйдите все! Варвара и Клим ушли, Лидия осталась, пытаясь успокоить больного; из столовой были слышны его крики:

– Отвезите меня в больницу...

– Не верю я, что он сошел с ума, – громко сказала Варвара. – Не люблю его и не верю.

Пришла Лидия, держась руками за виски, молча села у окна. Клим спросил: что нашел доктор? Лидия посмотрела на него непонимающим взглядом; от синих теней в глазницах ее глаза стали светлее. Клим повторил вопрос.

– Помяты ребра. Вывихнута рука. Но – главное – нервное потрясение... Он всю ночь бредил: «Не давите меня!» Требовал, чтоб разогнали людей дальше друг от друга. Нет, скажи – что же это?

– Навязчивая идея, – сказал Клим. Девушка снова взглянула на него, не понимая, затем сказала:

– Я – не о том. Не о нем. Впрочем, не знаю, о чем я.

– Он и раньше был ненормален, – настойчиво заметил Самгин.

– Что тут нормально? Что вот люди давят друг друга, а потом играют на гармонике? Рядом с нами до утра играли на гармонике.

Вошел Макаров, обвешанный пакетами, исподлобья посмотрел на Лидию:

– Вы – спали?

Не взглянув на него, не ответив, она продолжала пониженным голосом:

– Нормально – это когда спокойно, да? Но ведь жизнь становится все беспокойнее.

– Нормальный организм требует устранения нездоровых и неприятных раздражений, – сердито заворчал Макаров, развязывая пакеты с бинтами, ватой. – Это – закон биологии. А мы от скуки, от безделья встречаем нездоровые раздражения, как праздники. В том, что некоторые полуидиоты...

Лидия вскочила, подавленно крикнув:

– Не смейте говорить так при мне!

– А без вас – можно?

Она убежала в комнату Варвары.

– Склонность к истерии, – буркнул Макаров вслед ей. – Клим, пойдем, помоги мне поставить компресс.

Диомидов поворачивался под их руками молча, покорно, но Самгин заметил, что пустынные глаза больного не хотят видеть лицо Макарова. А когда Макаров предложил ему выпить ложку брома, Диомидов отвернулся лицом к стене.

– Не стану. Уйдите.

Макаров уговаривал неохотно, глядя в окно, не замечая, что жидкость капает с ложки на плечо Диомидова. Тогда Диомидов приподнял голову и спросил, искривив опухшее лицо:

– За что вы меня мучаете?

– Надо выпить, – равнодушно сказал Макаров. В глазах больного мелькнули синие искорки. Он проглотил микстуру и плюнул в стену.

Макаров постоял над ним с минуту, совершенно не похожий на себя, приподняв плечи, сгорбясь, похрустывая пальцами рук, потом, вздохнув, попросил Клима:

– Скажи Лидии, что ночью буду дежурить я... Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии лежит полуидиот. «Может быть, он и здоровый лежал тут...» Клим вздрогнул, представив тело Лидии в этих холодных, странно белых руках. Он встал и начал ходить по комнате, бесцеремонно топая; он затопал еще сильнее, увидав, что Диомидов повернул к нему свой синеватый нос и открыл глаза, говоря:

– Я не хочу, чтоб он дежурил, пусть Лидия... Я его не люблю...

Клим Самгин подошел к нему и, вытянув шею, грозя кулаком, тихонько сказал:

– Молчи, ты... блаженная вошь!..

Клим в первый раз в жизни испытывал охмеляющее наслаждение злости. Он любовался испуганным лицом Диомидова, его выпученными глазами и судорогой руки, которая тащила из-под головы подушку, в то время как голова притискивала подушку все сильнее.

– Молчи! Слышишь? – повторил он и ушел.

Лидия сидела в столовой на диване, держа в руках газету, но глядя через нее в пол.

– Что он?

– Бредит, – находчиво сказал Клим. – Боится кого-то, бредит о вшах, клопах...

Испугав хоть и плохонького, но все-таки человека, Самгин почувствовал себя сильным. Он сел рядом с Лидией и смело заговорил:

– Лида, голубушка, все это надо бросить, все это – выдумано, не нужно и погубит тебя.

– Ш-ш, – прошептала она, подняв руку, опасливо глядя на двери, а он, понизив голос, глядя в ее усталое лицо, продолжал:

– Уйди от больных, театральных, испорченных людей к простой жизни, к простой любви...