«Вот и возложил обязанность», – подумал Самгин, мысленно усмехаясь; досада возрастала, Самойлов становился все более наивным, смешным, и очень хотелось убедить его в этом, но преобладало сознание опасности: «Втянет он меня в этот скандал, чорт его возьми!»

Самгин совершенно не мог представить: как это будет? Придут какие-то болваны, а он должен внушать им правила поведения. С некоторой точки зрения это может быть интересно, даже забавно, однако – не настолько, чтоб ставить себя в смешную позицию проповедника половой морали.

– Над этим надо подумать, – солидно сказал он. – Дайте мне время. Я должен допросить Локтева. Он и сообщит вам мое решение.

– Так, – согласился Самойлов, вставая и укладывая свои курительные принадлежности в карман пиджака; выкурил он одну папиросу, но дыма сделал столько, как будто курили пятеро. – Значит, я – жду. Будемте знакомы!

Мягко пожав руку Самгина, он походкой очень усталого человека пошел в прихожую, бережно натянул пальто, внимательно осмотрел шапку и, надев ее, сказал глухо:

– Время-то какое подлое, а? Следите за литературой? Какова? Погром вековых традиций...

И повернулся к Самгину широкой, но сутулой спиною человека, который живет, согнув себя над книгами. Именно так подумал о нем Самгин, открывая вентиляторы в окне и в печке.

«Ослепленный книжник. Не фарисей, но – наивнейший книжник. Что же я буду делать?»

Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша – существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное, уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.

– Проходите. Садитесь, – сказал Самгин не очень любезно. – Ну-с, – у меня был Самойлов и познакомил с вашими приключениями... с вашими похождениями. Но мне нужно подробно знать, что делалось в этом кружке. Кто эти мальчики?

Миша осторожно кашлянул, поморщился и заговорил не волнуясь, как бы читая документ:

– Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, – сам Маркович – за границей. Гасили огонь и в темноте читали... бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать. Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, – оказывалось, что некоторые девицы почти раздеты. Не все – мальчики, Марковичу – лет двадцать, Пермякову – тоже так...

– Пермяков – сын владельца гастрономического магазина? – спросил Самгин.

– Да, – сказал Миша, продолжая называть фамилии.

Было очень неприятно узнать, что в этой истории замешан сын клиента.

Самгин нервно закурил папиросу и подумал:

«Если этого юношу когда-нибудь арестуют, – он будет отвечать жандарму с такой же точностью».

– Сколько раз были вы там? – спросил он.

– Три.

– Вас эти забавы не увлекали?

– Нет.

– Будто бы?

– Нет. Я говорю правду.

Самгин, испытывая не очень приятное чувство, согласился: «Да, не лжет». И спросил:

– Ведь это – кружок тайный? Что же, вас познакомили сразу со всеми, поименно?

– Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна – алгебре, другая – истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.

Ровный голос, твердый тон и этот непреклонно прямой глаз раздражали Самгина, – не стерпев, он сказал:

– Вы отвечаете мне, как... судебному следователю. Держитесь проще!

– Я всегда так говорю, – удивленно ответил Миша. «Он – прав», – согласился Самгин, но раздражение росло, даже зубы заныли.

Очень неловко было говорить с этим мальчиком. И не хотелось спрашивать его. Но все же Самгин спросил:

– Кто вас бил?

– Пермяков и еще двое взрослых, незнакомых, не из кружка. Пермяков – самый грубый и... грязный. Он им говорил: «Бейте насмерть!»

– Ну, я думаю, вы преувеличиваете, – сказал Самгин, зажигая папиросу. Миша твердо ответил:

– Нет, Китаева тоже слышала, – это было у ворот дома, где она квартирует, она стояла за воротами. Очень испугалась...

– Почему вы не рассказали все это вашему учителю? – вспомнил Самгин.

– Не успел.

Миша ответил не сразу, и его щека немножко покраснела, – Самгин подумал:

«Кажется – врет».

Но Миша тотчас же добавил:

– Василий Николаевич очень... строго понимает все... «Вот как?» – подумал Самгин, чувствуя что-то новое в словах юноши- – Что же вы – намерены привлечь Пермякова к суду, да?