Она взяла хлеб, откусила немножко и, бросив на стол, закрыла глаза, мотая головой.

– Все-таки... Не может быть! Победим! Голубчик, мне совершенно необходимо видеть кого-нибудь из комитета... И нужно сейчас же в два места. В одно сходи ты, – к Гогиным, хорошо?

Самгин не мог отказать и кивнул головою, а она, пережевывая хлеб, бормотала:

– В Миусах стреляют из пушки. Ужасно мало людей на улицах! Меня остановили тут на углу, – какие-то болваны, изругали. Мы выйдем вместе, ладно?

– Боишься? – спросил Самгин ее и себя.

– У меня маленький браунинг, – сказала она, – стрелять научилась, но патронов осталось только три. У тебя есть браунинг?

– Нет, – отдал чистить...

– Идем, Климуша, темнеет...

Да, стекла в окнах стали парчовыми. На улице Любаша, посмотрев в небо, послушав, снова заговорила:

– Не стреляют. Может быть... Ах, как мало оружия у нас! Но все-таки рабочие победят, Клим, вот увидишь! Какие люди! Ты Кутузова не встречал?

Подняв голову, глядя под очки Самгина, она сказала, улыбаясь так, что, тотчас помолодев, снова стала прежней, розовощекой Любашей:

– Знаешь, я с ним... мы, вероятно...

Договорить она не успела. Из-за угла вышли трое, впереди – высокий, в черном пальто, с палкой в руке; он схватил Самгина за ворот и негромко сказал;

– Обыскивайте.

Немного выше своих глаз Самгин видел черноусое, толстощекое лицо, сильно изрытое оспой, и на нем уродливо маленькие черные глазки, круглые и блестящие, как пуговицы. Видел, как Любаша, крикнув, подскочила и ударила кулаком в стекло окна, разбив его.

– Держи девку, – скомандовал черноусый, встряхивая Клима.

Самгин задыхался, хрипел; ловкие руки расстегнули его пальто, пиджак, шарили по карманам, сорвали очки, и тяжелая ладонь, с размаха ударив его по уху, оглушила.

– Оружья – нет, – сказал веселый и чем-то довольный тенористый голос, а третий, хриплый, испуганно и яростно крикнул:

– Брось, подлая! Саша!

Рябой, оттолкнув Самгина, ударил его головою о стену, размахнулся палкой и еще дважды быстро ударил по руке, по плечу. Самгин упал, почти теряя сознание, но слышал выстрел и глухой возглас:

– Са-аша, бей!

Кто-то охнул, странным звуком, точно рыгая, – рябой дико выругался, пнул Самгина в бок ногою и побежал, за ним, как тень его, бросился еще кто-то.

Открыв глаза, Самгин видел сквозь туман, что к тумбе прислонился, прячась, как зверушка, серый ботик Любаши, а опираясь спиной о тумбу, сидит, держась за живот руками, прижимая к нему шапку, двигая черной валяной ногой, коротенький человек, в мохнатом пальто; лицо у него тряслось, вертелось кругами, он четко и грустно говорил:

– Убила, дура... Пропал-Опрокинулся на бок и, все прижимая одною рукой шапку к животу, схватился другою за тумбу, встал и пошел, взывая:

– Саш-ша! Василь... – И пронзительно женским голосом взвизгнул:

– Эх, господи!..

Когда он обогнул угол зеленого одноэтажного дома, дом покачнулся, и из него на землю выпали люди. Самгин снова закрыл глаза. Как вода из водосточной трубы,. потекли голоса:

– Напрасно ты, Лиза, суешься...

– Молчите! До утра она полежит у нас.

– Вы ранены?

– Должна же ты знать, как теперь опасно...

– Вы можете встать?

Самгин не знал – может ли, но сказал:

– Хорошо.

Он легко, к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя к кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.

– На что жалуетесь? – спросил он; голос его донесся издали, глухо; Самгин не ответил, соображая:

«Неужели я – оглох?»

– Разрешите взглянуть – какие повреждения, – сказал фельдшер, присаживаясь на диван, и начал щупать грудь, бока; пальцы у него были нестерпимо холодные, жесткие, как железо, и острые.

– Падение или, так сказать, нападение ближних?

– Оставьте меня в покое, – попросил Самгин, но фельдшер, продолжая щупать голову, бормотал:

– Ох, уж эти ближние... Больно?

Крепко стиснув зубы, Самгин молчал, – ему хотелось ударить фельдшера ногой в живот, но тот встал, сказав: