Шрифт:
– Ситуация данных дней требует, чтоб личность категорически определила: чего она хочет?
– Чтобы Столыпина отправили к чертовой матери, – проворчал соседу толстый человек впереди Самгина, – сосед дремотно ответил:
– Отруба – ловкий ход.
В зале рассеянно сидели на всех рядах стульев человек шестьдесят.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, – трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем:
– Пардон...
– Пред нами развернуты программы нескольких политических партий, – рассказывал оратор.
Самгин долго искал: на кого оратор похож? И, не найдя никого, подумал, что, если б приехала Дуняша, он встретил бы ее с радостью.
Наискось от него, впереди сидел бывший поверенный Марины и, утешительно улыбаясь, шептал что-то своему соседу – толстому, бородатому, с жирной шеей.
– Существует мнение, что политика и мораль – несовместимы, – разговаривал оратор, вынув платок из кармана и взмахнув им, – но это абсолютно неверно, это – мнение фельетонистов, политика строится на нормах права...
Удар грома пошатнул его, он отступил на шаг в сторону, вытирая виски платком, мигая, – зал наполнился гулом, ноющей дрожью стекол в окнах, а поверенный Марины, подскочив на стуле, довольно внятно пробормотал:
– Это – не повод для кассации... Снова заговорил оратор, но уже быстрее и рассердясь на кого-то. Самгин поймал странную фразу:
– Не всякий юноша, кончив гимназию, идет в университет, не все путешественники по Африке стремятся к центру ее...
– Верно, – сказал кто-то сзади Самгина и глухо засмеялся.
Самгин не мог сосредоточить внимание на ораторе, речь его казалась давно знакомой. И он был очень доволен, когда Декаполитов, наклонясь вперед, сказал:
– Мы, наконец, дошли до пределов возможного и должны остановиться, чтоб, укрепясь на занятых позициях, осуществить возможное, реализовать его, а там история укажет, куда и как нам идти дальше. Я – кончил.
В первом ряду поднялся большеголовый лысый человек и прокричал:
– Перерыв – четверть часа! Прошу желающих записаться на прения.
И так же крикливо сказал кому-то:
– Что же вы, батенька, стол-то перед эстрадой поставили? На эстраду его надо было поставить, на эстраду-с...
Самгин пошел в буфет, слушая, что говорят солидные, тяжеловесные горожане, неторопливо спускаясь по мраморной лестнице.
– Декаполитов трезво рассуждал...
– Н-да! На них мужичок действует, как нашатырь на пьяного.
– Сами же раскачивали, а теперь, как закачалось все...
– Ой, мамо! Гони кошку з хаты, бо вона мини цапае... Знакомые адвокаты раскланивались с Климом сухо, пожимали руку его молча и торопливо; бывший поверенный Марины, мелко шагая коротенькими ногами, подбежал к нему и спросил:
– Ну – как? Что скажете? Но тотчас же сам сказал:
– Какой отличный дождь! – и откатился к маленькому, усатому человеку, сердито говоря:
– Послушайте, господин Онуфриенко, вот уже прошло две недели...
– Ну, и прошло, а – что?
Не пожелав остаться на прения по докладу, Самгин пошел домой. На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густосинем, таяла серебряная луна, на мостовой сверкали лужи, с темной зелени деревьев падали голубые капли воды; в домах открывались окна. По другой стороне узкой улицы шагали двое, и один из них говорил:
– Обеспокоились старички...
Из открытого окна в тишину улицы масляно вытек красивый голос:
Хотел бы в единое словоИзлить все, что на сердце есть...– Реакция! – крикнул в окно один из двух, и, смеясь, они пошли быстрей.
«Очень провинциальная шуточка», – подумал Самгин, с наслаждением вдыхая свежий воздух, запахи цветов.
Через несколько дней правительство разогнало Думу, а кадеты выпустили прокламацию, уговаривая крестьян не давать рекрутов, не платить налогов. Безбедов, размахивая газетой, захрипел:
– Какого чорта? Конституция, так – конституция, а то все равно как на трехногий стул посадили. Идиоты! Теперь – снова жди всеобщей забастовки...
– А как реагирует город? – спросил Самгин.
– Ну, что ж – город? Баранов – много, а козлов – нет, ну, баранам и не за кем идти.
Самгин был уверен, что настроением Безбедова живут сотни тысяч людей – более умных, чем этот голубятник, и нарочно, из антипатии к нему, для того, чтоб еще раз убедиться в его глупости, стал расспрашивать его: что же- он думает? Но Безбедов побагровел, лицо его вспухло, белые глаза свирепо выкатились; встряхивая головой, растирая ладонью горло, он спросил: