Психиатры, ориентированные на патологические психические состояния, особенно опасались «негативного национального программирования» психоделиков, как назвал это Джон Лилли.)

В ходе моей работы в тюрьме некоторые заключенные вызвали у меня чувства симпатии и уважения. Эл был человеком с угрюмым лицом и мускулатурой штангиста. Во время одного сеанса вся группа была растрогана, наблюдая, как он полностью впал в сознание маленького мальчика с сияющими глазами, невинно удивляясь и восхищаясь фотографиями в книге «Семья человека» или подставив руку под струю из крана и наблюдая, как вода протекает сквозь пальцы.

Дональду было за пятьдесят, он отбывал 20-летний срок за вооруженное ограбление. Во время одного из сеансов он видел линии и узоры, за которыми он очень пристально наблюдал, так как увидел в них лабиринты своей жизни. «Что это может значить?» — спросил он, и после долгого молчания сам ответил на свой вопрос, медленно, запинаясь, но тщательно подбирая слова. «Неужели это — это наш бог? Мы только все время пытаемся хорошо выглядеть в собственных глазах». Мы долго с ним разговаривали. Осужденные с большими сроками заключения, которые остались в тюрьме после окончания проекта, организовали учебную группу. Они продолжали регулярно встречаться еще многие годы, работая над самопознанием и самопомощью, становясь гидами и помощниками для более молодых заключенных. Такова была сила первоначального откровения.

Кроме работы в тюрьме, мы продолжали и свои личные эксперименты. Тим открыл для студентов-выпускников, участвовавших в Псилоцибиновом проекте, свободный доступ к наркотику, поставив условием, что сеансы будут структурированы и организованы и что по каждому из них будут представлены письменные отчеты. Мы честно заполняли длинные опросники после каждого сеанса, писали отчеты и заполняли тесты. Я особенно интересовался потрясающими изменениями в восприятии времени, вызываемыми наркотиком, и составил несколько экспериментальных тестов, которые во время сеансов всегда начинали казаться невыносимо смешными. Так или иначе, результаты опросников были изучены и проанализированы и впоследствии опубликованы в психологических журналах. [59]

Тем временем стало ясно, что наш обычный исследовательский подход в этих экспериментах нуждается в чем-то еще, возможно, самом главном. Реально значимые аспекты эксперимента были полностью невербальными и неконцептуальными и проскальзывали сквозь наши категории, как вода через сито.

Эти эксперименты убедили нас, что содержание наркотического опыта — это только частично, даже минимально, функция самого наркотика. Более важными факторами были внутренние установки, ожидания и чувства, также как внешняя атмосфера и эмоциональный настрой. Тим назвал это set and setting и годы спустя это было широко принято в профессиональных кругах, занимающихся изучением психоделиков. В противовес этому существует прямо противоположная теория, отстаиваемая представителями власти и закона, объявившими «войну наркотикам», что только наркотик сам по себе вызывает все эти видения и путешествия.

Интересно рассмотреть интерпретационные модели, применяемые разными группами нашего общества для истолкования изменений в сознании, вызываемых наркотиками. Самой первой была психомиметическая психиатрическо-фармакологическая модель, утверждавшая, что наркотический опыт моделирует психоз, и соответственно к нему и относившаяся.

Конкурировал с этой моделью интерес, который проявляли ЦРУ и армия к возможному использованию этих веществ как оружия для промывки мозгов и контроля над сознанием. В шестидесятые многие исследователи подозревали, что такие работы ведутся, и только в семидесятые они стали достоянием гласности. [60] Интерес военных к ЛСД пошел на убыль, когда стала ясной непредсказуемость наркотика: невозможно предсказать, не станут ли одурманенные им солдаты медитирующими пацифистами, безумцами-агитаторами или атавистическими троглодитами.

Кроме того, была галлюциногенная модель, которая рассматривала наркотики как инструменты для изучения мозговых механизмов визуального восприятия и ассоциированных ментальных состояний. Этот подход был предложен работой немецкого исследователя Генриха Клювера в 1920-х годах и американским психофармакологом Рональдом Зигелем в 1980-х годах. [61]

Затем, однако, было обнаружено, что те самые наркотики, которые вызывают у некоторых людей психозы, на душевнобольных, алкоголиков или наркоманов оказывают благотворное влияние. Были разработаны две модели психотерапии с применением этих наркотиков. В европейской литературе вещества были определены как психолитические (растворяющие сознание); этот подход подразумевал использование этих веществ в дополнение к психоанализу. Вторая модель была разработана в Северной Америке, особенно благодаря работам Абрама Хоффера и Хэмфри Осмонда, которые успешно использовали разовые сеансы с высокими дозами для лечения алкоголизма и других зависимостей. Осмонд, познакомивший Олдоса Хаксли с мескалином, и изобрел термин психоделики («открывающие душу»). [62]

Эта модель была близка к той, которую мы применяли в Гарварде, за исключением того, что мы были меньше заняты индивидуальной психотерапией с использованием психоделиков. Мы использовали термин «расширяющий сознание» для наркотика и опыта, эхом этого терми-на стал «пробуждающий сознание» язык групп за женское освобождение в 1970-х годах. Эта модель предлагала: обеспечь безопасный, поддерживающий set and setting с небольшим числом равноправных участников, и эксперимент почти наверняка будет радостным и продуктивным. Тем временем другая группа исследователей в Менло-Парк, Калифорния, включавшая Уиллиса Хармана, Май-рона Столароффа, Роберта Могара, Джеймса Фэйдимэ-на и других, разработала концепцию креативности для наркотического опыта, предлагая архитекторам, художникам, дизайнерам и ученым работать над решением новой проблемы во время сеанса. [63]

Религиозно-мистический подход к психоделикам, который с самого начала был сильно выражен в работах Лири, вне всяких сомнений, был стимулирован его разговорами и сотрудничеством с такими людьми, как Олдос Хаксли, Алан Уотте и Хьюстон Смит, которые принимали участие в проекте. Этот подход возник еще во время гарвардского периода в эпохальном эксперименте Уолтера Панке «Страстная пятница», тщательно контролируемом научном изучении религиозного опыта, вызванного наркотиками (описан ниже). Этот опыт легв основу духовно ориентированной ЛСД-терапии с неизлечимыми раковыми больными в госпитале Спринг Гроув в Балтиморе, которая была организована и описана чехословацким психотерапевтом Станиславом Грофом. [64] Религиозно-мистическая парадигма, конечно, присутствует и в сделанной Лири адаптации «Тибетской книги мертвых» и «Дао дэ цзин» как путеводителей в психоделическом эксперименте. Здесь мы видим древние тексты, в которых специально усиленные опыты рассматриваются как инициации — прообразы состояний и уровней сознания, позже усвоенные йогическими, магическими или духовными практиками. В своем потрясающем исследовании Уоссон, Хофманн и античник Карл Рук представили свидетельства того, что элевсинские мистерии могли вдохновляться спорыньей, содержащей ЛСД-подобные алкалоиды. [65]