Шрифт:
140. Философ как продолжение священнического типа: воплощает то же наследие; он, сам ещё соперник священнику, вынужден бороться за то же самое и теми же средствами, что и священник в своё время; он стремится являть собою высший авторитет.
Что придаёт человеку авторитет, ежели он не имеет в руках физической власти (то есть войска и вообще оружия...)? В особенности же: как завладеть авторитетом над теми, кто уже обладает реальным могуществом и авторитетом? Как составить конкуренцию тому почтению, которое внушает венценосец, победоносный воитель, мудрый государственный муж?
Только пробуждая в людях веру, что у тебя в руках ещё более могучая сила, — а именно, Бог. — Нет силы больше этой: а для общения с ней необходимы посреднические услуги священников. — Они в качестве незаменимого связующего звена встревают между людьми и божеством; к необходимым условиям существования священников относится:
1. Чтобы люди поверили только в их бога, в его абсолютное превосходство;
2. Чтобы никаких иных прямых доступов к этому богу не было.
Одно только второе условие рождает понятие «гетеродоксии» * ; первое же создаёт понятие «неверующего» (того, кто верует в другого бога).
141. Критика святой лжи. — То, что ради богоугодных целей лгать дозволяется, неотъемлемо от теории любого священничества; предметом данного исследования должно стать, насколько это неотъемлемо от священнической практики.
Но и философы, как только они, лелея священнические задние мысли, вознамериваются посягнуть на руководство людьми, тотчас же присваивают себе право на ложь: Платон раньше всех. Самая великолепная из них — это двойная ложь, разработанная типично арийскими * философами веданты: две системы, противоречащие друг другу во всех главных постулатах * , но — в воспитательных целях, — взаимозаменяющие и дополняющие друг друга. Ложь одной должна создать предпосылки для того, чтобы истину другой вообще можно было расслышать...
, греч. «инославие»: богословский термин, означающий принадлежность «не к нашей» христианской церкви (конфессии, секте).
Арии (санскр. arya — «благородный») — в Индии обозначение представителей высших каст, в этнографии — племена, вторгшиеся на рубеже III и II тыс. до н. э. в Индию и Персию и положившие начало будущим «белым» индийцам и европейцам. Ницше интересует здесь лишь янский («мужской») аспект мировоззрения этих племён, выдвигавших на первое место доблесть воина, в отличие от племён с преобладающе иньским мировоззрением («семитические»), у которых на первое место выдвигается Закон и повиновение ему. Хотя эти слова Ницше позже и были истолкованы как обоснование завоевательных притязаний «арийской» германской расы, для Ницше эта архаичная философия представлялась скорее тупиком (см. ниже, § 142: «арийское влияние испортило весь мир»), т. к. основанием для превосходства одних людей над другими служит в ней лишь принадлежность к определённой группе (касте).
Из шести «ортодоксальных» философских учений, сложившихся в Индии к концу I тыс. до н. э., Ницше выделяет (и противопоставляет) два: Веданту — учение о мировой душе-Брахмане как единственном обладателе истинного бытия, и остальном мире как иллюзии (майя), непознаваемой и не подлежащей познанию, и Мимансу, в которой истинным бытием обладает только реальный мир, никакой мировой души нет, мир же управляется кармой и познаваем разумом.
Как далеко заходят в своей благочестивой лжи священники и философы? — Тут надобно спросить, какие у них есть предпосылки для воспитания, какие догмы им приходится изобретать, чтобы этим предпосылкам соответствовать?
Первое: они должны иметь на своей стороне власть, авторитет и безусловную достоверность.
Второе: они должны иметь в своих руках весь ход природы, дабы всё, что бы с кем ни случилось, представало как нечто, обусловленное их законом.
Третье: они должны также иметь в своём распоряжении обширную сферу власти, недоступную контролю их подданных — как то: меры наказания в загробной жизни, вообще всё «потустороннее», включая, разумеется, знание средств и путей достижения блаженства.
Им необходимо изъять из обращения понятие естественного хода вещей: поскольку же они люди умные и вдумчивые, они могут множество природных эффектов предрекать, — разумеется, как результат молитв или неукоснительного следования их закону... — Они могут также предписать множество вещей абсолютно разумных, — с той только поправкой, что источником этой мудрости им не дозволено называть опыт, эмпирию, а только откровение или плоды «сурового покаяния».
Святая ложь, таким образом, принципиально направлена: на цель действия (на природную цель, когда познание её разумом намеренно затушёвывается; на моральную цель, когда в качестве цели выступает исполнение закона или богоугодность); на следствие действия (естественное следствие при этом толкуется как сверхъестественное и, для пущей убедительности, к нему присовокупляются обещания иных, недоступных контролю сверхъестественных последствий.) *
В этой главке Ницше использует два слова, соответствующих русскому «цель»: Zweck и Ziel. Первое, обозначающее нечто конкретное, а тем самым (для Ницше) и низменное, используется в начале; второе, обозначающее цель высшую, — в конце.
Подобным образом создаются понятия добра и зла, полностью отторгнутые от обусловленных природой понятий «полезный», «вредный», «способствующий жизни», «сокращающий жизнь»; понятия эти, поскольку уже измышлена жизнь иная, могут быть даже враждебны природным представлениям о добре и зле.
Подобным образом создаётся, наконец, и пресловутая совесть — некий внутренний голос, который соизмеряет ценность всякого действия и поступка не с его последствиями, а с намерением и с тем, как это намерение согласуется с «законом».
Святая ложь, следовательно, изобрела карающего и воздающего бога, который в точности соблюдает законоуложения священников и именно их в качестве своих глашатаев и уполномоченных посылает в мир; изобрела потустороннюю жизнь, в которой только и мыслима во всём величии грандиозная машина наказаний, — а для этой цели изобрела и бессмертие души; изобрела в человеке совесть как осознание того, что хорошо, а что плохо, как иллюзию того, что это сам бог говорит в нас, рекомендуя нам жить в согласии с предписаниями священников; изобрела мораль как отрицание всякого естественного хода вещей, как сведение всего происходящего только к морально обусловленному, а воздействие морали (то есть идею кары и награды) объявила всепроникающей, единственной силой, творцом любых перемен; истину объявила данностью, постигаемой в откровении, но совпадающей с учением священников, то есть условием всякого блага и счастья в этой и в той жизни.