Шрифт:
379. Великое нигилистическое производство фальшивой монеты при помощи ловкого злоупотребления моральными ценностями:
a) Любовь как самоотречение; точно так же — страдание.
b) Только обезличенный интеллект («философ») познаёт истину («истинное бытие и сущность вещей»).
c) Гений; великие люди велики потому, что они не ищут самих себя и своего дела; ценность человека растёт по мере того, как он отрекается от самого себя.
d) Искусство как творчество «чистого, свободного от воли субъекта»; неправильное понимание «объективности».
e) Счастье как цель жизни; добродетель как средство к цели.
Пессимистическое осуждение жизни у Шопенгауэра имеет моральный характер. Перенесение стадных масштабов в область метафизическую.
«Индивид» лишён смысла, следовательно, начало его нужно искать в «бытии в себе» (смысл его существования как «заблуждение»), родители — только «случайные причины». Непонимание наукой индивида здесь мстит за себя — он есть вся предыдущая жизнь в одной линии, а не её результат.
380. 1) Принципиальная фальсификация истории, предпринимаемая с той целью, чтобы она могла служить доказательством правильности моральной оценки:
a) падение народности и испорченность;
b) подъём народности и добродетель;
c) высшая точка развития народа («его культура»), как следствие моральной высоты.
2) Принципиальная фальсификация великих людей, великих созидателей, великих времён: хотят, чтобы вера была отличительным признаком великих, но в действительности величие характеризуется решительностью, скептицизмом, «безнравственностью», умением расстаться с известной верой (Цезарь, Фридрих Великий, Наполеон; но также и Гомер, Аристофан, Леонардо, Гёте). Утаивают постоянно самое главное — «свободу воли».
381. Великая ложь в истории — будто испорченность церкви была причиной Реформации. * Она была только предлогом, самообманом со стороны её агитаторов — возникали новые мощные потребности, грубость которых очень нуждалась в духовной мантии.
382. Шопенгауэр истолковал высокую интеллектуальность как освобождение от воли; он не желал замечать того процесса освобождения от моральных предрассудков, который связан с раскрепощением великого духа, не хотел замечать типичной безнравственности гения; то, перед чем он единственно преклонялся, именно моральную ценность, он произвольно сделал условием также и высшей формы духовной деятельности «объективного» созерцания. И в искусстве «истина» также обнаруживается только с устранением воли...
Испорченность (у Ницше нем. Korruption) католицизма была лишь одной из причин; второй, а точнее, первой, был возросший уровень развития общественного сознания: Германия XVI в. была страной университетов. Для их учёных неоплатонизм раннехристианских отцов церкви был устаревшим позитивным средством познания, они искали новых, и позитивизм не замедлил явиться на историческую арену.
Во всей этой моральной идиосинкразии я вижу, как проходила глубоко различная оценка: более нелепого отделения гения от мира морали и имморали я не знаю. Моральный человек представляет собой низший и более слабый вид сравнительно с безнравственным; более того, он со стороны своей морали представляет известный тип, но только не оригинальный тип, а копию, в лучшем случае — хорошую копию, мера его ценности лежит вне его. Я ценю человека по степени мощи и полноты его воли, а не по мере угасания и ослабления этой воли; я рассматриваю философию, которая учит отрицанию воли, как учение принижения и оклеветания... Я ценю силу известной воли по тому, какую меру сопротивления, боли, мучения она может перенести и обратить себе на пользу; я не ставлю существованию человека в упрёк его злого и причиняющего боль характера, а питаю надежду, что оно когда-нибудь станет ещё более злым и будет причинять ещё больше боли.
Вершиной развития духа в представлении Шопенгауэра было постижение того, что всё лишено смысла, короче говоря, постижение того, что добрый человек уже инстинктивно делает... Он отрицает, что могут существовать более высокие виды интеллекта, он смотрел на своё понимание как на nоn plus ultra * . Здесь духовность поставлена глубоко ниже доброты; её наивысшая ценность (например, как искусства) заключалась бы в способности возбудить и подготовить моральный переворот — абсолютное господство моральных ценностей.
и не далее, т. е. предел (лат.).
Наряду с Шопенгауэром я имею в виду так охарактеризовать Канта: ничего греческого, абсолютно противоисторический характер (место, относящееся к Французской революции) * и моральный фанатик (гётевское замечание о радикально злом) * . И у него в основе святость...
Мне нужна критика святого... *
Ценность Гегеля. «Страсть».
Возможно, Ницше имеет в виду рассуждения Канта об «убийстве монарха», завершающиеся выводом о «противозаконности» революции (Кант И. Метафизика нравов. Ч. 2, пар. 49А. Соч. Т. 4 (2). М., «Мысль», 1965).
Ознакомившись с трудом Канта «Об изначально злом (das radikale B"ose) в человеческой природе», Гёте по своей природе не мог принять его, ср. § 334 и прим.
Святые как категория исторических лиц и образец для подражания никем и никогда не подвергались критике в христианском мире (Если не считать католика и крупнейшего писателя-фантаста Станислава Лема — см. его кн.: Звёздные дневники Ийона Тихого, Путешествия XXI и XXII. М., 1998).
Философия господина Спенсера как философия лавочника * : полное отсутствие идеала, если не считать идеала среднего человека.
Инстинктивный принцип всех философов и психологов: всё, что есть ценного в человеке, искусстве, истории, науке, религии, технике, — должно доказать свою моральную ценность, моральную обусловленность в целях, средствах и результате. Понять всё в отношении к высшей ценности — пример: вопрос Руссо относительно цивилизации: «Становится ли человек благодаря ей лучше?» * Смешной вопрос, так как противоположное ясно как день и есть именно то, что говорит в пользу цивилизации.
Спенсер, Герберт — см. прим. к § 53; в V части своей «Синтетической философии» излагает концепцию «идеального человека», начиная с того, что «идеальный человек возможен лишь в идеальном обществе», вследствие чего этика делится на абсолютную (применимую к идеальному человеку) и относительную (применимую к конкретному человеку и конкретному обществу), и заканчивая этическим кодексом, напоминающим наставления школьного учителя — о правдивости, повиновении, трудолюбии и т. п. (Спенсер Г. Синтетическая философия. Киев, «Вист-С», 1997)
В 1750 г. Руссо написал конкурсное сочинение: «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» (тема, заданная Дижонской Академией), и получил за него премию. Вывод в сочинении пессимистичен: «успехи наук и искусств... испортили наши нравы и нанесли ущерб чистоте вкуса».