Коэн выкрикивал показания указателя скорости, установленного около штурманского столика:

— Девяносто пять! Сто! Сто пять!

В этот момент «скрипучая дверь» неожиданно оторвалась от земли. Линия горизонта качнулась и быстро пошла вниз, словно падающий обруч, нос самолета слегка опустился, и «ланкастер» принял нормальное полетное положение.

— Сделаем один круг, — сказал Ламберт. Этим он давал знать Коэну, что тому не нужно вести прокладку и определять место самолета во время этого короткого пробного ночного полета.

Бортрадист Джимми Гримм сгорбился над своим столиком под кронштейнами с радиоаппаратурой. Его лицо расплылось в улыбке. Он проверял работу передатчика, передавая условный сигнал. Ламберт начал плавно поворачивать. Зеленая сельская местность под накренившимся крылом медленно наклонилась вперед, словно ярко раскрашенная глубокая детская миска.

— Впереди еще один «ланкастер», — доложил Дигби.

Это был бомбардировщик из другой эскадрильи, в Ламберт посмотрел на него в воздухе так, будто никогда раньше не видел такого самолета. Это была очень сложная машина — все ее тридцать тонн. Она состояла более чем из пятидесяти пяти тысяч отдельных частей. Общая протяженность электрической проводки на ней составляла три мили, ее генераторы могли бы осветить большой отель. Мощности ее гидравлической системы было бы вполне достаточно, чтобы поднять крупный мост. Мощный радиопередатчик мог бы связаться с любым городом в самом отдаленном уголке Европы, запас топлива позволил бы долететь до этого города, а бомбового груза хватило бы, чтобы разрушить его.

Ламберт уменьшил скорость полета. Он отрегулировал ее так, чтобы расстояние до впереди идущего «ланкастера» сокращалось медленно, дюйм за дюймом. Таким ли увидит его самолет летчик истребителя, прежде чем нажать гашетку и разнести его на мелкие частицы? Сегодняшней ночью?

В самолетном переговорном устройстве раздался голос Ламберта. Он опрашивал каждого члена экипажа, в порядке ли обслуживаемое им оборудование и вооружение. Чтобы ответить, Коэн прижал маску ко рту. Во время первых двух вылетов его начинало рвать еще до того, как самолет пересекал береговую черту Англии. Помимо испытанного им унижения, это приводило к тому, что «скрипучей двери» приходилось терять столь важную для нее высоту, чтобы предоставить возможность Коэну все вытравить и обтереться, прежде чем вновь надеть кислородную маску для оставшейся части полета. Сейчас он снова почувствовал этот противный запах блевотины, который сохранился на лицевой маске и опять напомнил ему об опасности быть слишком чувствительным, мнительным и впечатлительным. Чтобы отвлечься, он посмотрел на самую верхнюю карту и начал перечислять про себя порты на побережье Ла-Манша. Затем Коэн включил свой микрофон.

— Бэттерс, — спросил он неожиданно, — в каком подразделении был твой брат в Дюнкерке?

Некоторое время на его вопрос никто не отвечал. Коэн уже хотел повторить вопрос, но в этот момент Бэттерсби ответил.

— Боюсь, что я это выдумал, — сказал он. — Мой брат на такой работе, что освобожден от призыва. На электрической подстанции. — В переговорном устройстве наступила напряженная тишина, потом Бэттерсби озабоченно спросил: — Уж не думаешь ли ты сказать об этом мистеру Суиту?

— Нет, не скажу, — ответил Коэн.

Высоко над собой Ламберт увидел тонкий инверсионный след. Оставляющий его самолет казался малюсеньким пятнышком.

— Смотри, как он идет! — заметил Коэн.

— Это самолет разведки погоды. Летит посмотреть, какая погода в районе нашей цели, — сказал Дигби.

Все посмотрели вверх на движущуюся точку.

— На такой высоте, — заметил Ламберт, — его никогда не собьют.

Если бы капитана Суита спросили, каковы его наиболее примечательные способности, пилотирование бомбардировщика вовсе не оказалось бы где-то в начале списка. Равным образом (и это удивило бы его друзей-летчиков еще больше) Суит вовсе не претендовал на положение популярного среди подчиненных командира. По его мнению, он отлично справился бы с обязанностями человека, которому поручили бы стратегическое планирование действий авиации. Некоторые из его юношеских честолюбивых замыслов так и не осуществились — например, желание иметь рост не меньше шести футов, — однако от желания быть стратегом Суит еще не отказался. Война, решил Суит, будет продолжаться, по меньшей мере, еще десять лет, и времени для осуществления этого замысла вполне достаточно: два цикла вылетов на бомбардировщиках, крест «За летные заслуги» и пряжка на орденской ленте, а затем работа в высшем штабе.

Суит выпил пару стопок виски в баре офицерской столовой и подошел к полковнику.

— Все в одиночестве, сэр? — спросил он. — Кажется, я уже надоедал вам по поводу сбора средств на рождественский праздник для деревенских детей?

— Привет, Суит, — ответил полковник. Да, на прошлой неделе вы уже получили от меня целый фунт.

— Да-да, сэр.

— Ну как, в субботу ваша команда собьет спесь с этих ребят из Бестериджа, а?

— Думаю, что собьет, сэр. Однако должен сообщить вам, что старший сержант Ламберт намерен поехать в Лондон. Я, признаться, рассчитывал на него, но он говорит, что не любит играть за воздушные силы.

— Это плохо, но я уверен, Суит, вы все равно выиграете. Во всяком случае, я поставил десять шиллингов на вашу команду. — Они оба засмеялись. — Если ваша команда выиграет в субботу, то командир авиагруппы, вероятно, пригласит вас на обед.

— Да, я слышал об этом.

— И у вас будет возможность поделиться с ним вашими теориями о штабном планировании и о стратегии, — добавил полковник, ухмыльнувшись.

Суит скромно наклонил голову.

— Вы же сейчас командир отряда, Суит, — продолжал полковник.

— О том, как командовать подразделением, вам теперь уже кое-что известно, правда?

— Именно кое-что, — согласился Суит. — Но должен признаться, я не имел ни малейшего представления о том, сколько нужно исписать бумаги для того, чтобы поднять самолет в воздух.

На лице полковника на какое-то мгновение появилась ироническая улыбка.

— Теперь, дружище, вы узнаете, где и как в действительности ведется настоящая война.

Суит ответил полковнику улыбкой, чтобы показать, насколько он разделяет его презрение к кабинетным воякам.