Шрифт:
Николка после слов таких страшных ушел домой, покачиваясь.
Ксюша день его дожидает, другой. Встревожилась и побежала к Николке. Увидела во дворе, подошла, ткнулась в плечо, слезы радостные на шубейку льёт.
— Чего ж ходить перестал аль разлюбил?
Обнял парень её осторожно, по голове погладил:
— Неужто навек со мной? Ведь горбатый я…
Прижалась она к нему шибче:
— Зато сердцу родной!
И пошли они вдоль села, обнявшись. Глядят, у Ксюшиных ворот парни собрались, а среди них долговязый пальцем в небо тычет, громко доказывает:
— Все равно Ксюша не пойдёт за горбатого, бог не допустит.
А ему тут и крикнули с хохотом:
— Чего ж не допустит, коль уже ходит.
Оглянулся долговязый, увидел Ксюшу с Николкой и встал как вкопанный. Кто-то и сунул под нос ему кукиш: «Что, съел!..» Но детина опомнился, руки в бока, грудь колесом:
— Чего он сделал такого? Подумаешь, корешками позабавил! Отец мне козла, барана да мерина на разживу дает! А что горбун ей к свадьбе готовит?!
Никола кулаки сжал, хотел задать обидчику, да Ксюша удержала:
— Чего с дураком связываться.
Сложил Никола кулаки на грудь и почувствовал, комок шерстя, что барсук подарил, решил достать. Потянул… и вытащил платок дорогой: по краям золотым узором украшенный, в середине птицы серебром вытканы, словно живые.
Детина прикусил язык, поплёлся прочь…
Молодые вскоре свадьбу сыграли. Дружно жили. Ксюша, бывало, платок в праздник на плечи накинет — вся деревня любуется. Да шибко-то не носила, хранила в сундуке: еще не только дочке да внучке, а и правнучке покрасоваться перед женихом довелось.
Волшебный посох
Батрачил у, богатого мужика молодой парень — Лукьян. Как-то во весне послал его хозяин в тайгу черемши набрать — Лукьян места знал, а с ним сосед Панкратка Лузгин увязался, тоже решил черемшой запастись.
Вскоре к речке вышли — течет тихая, водица прозрачная, камушки на дне проглядываются. Лукьян присел, наблюдает, как мальки стайкою носятся, говорит:
— Поглянь, красота-то какая!
А Панкратка поднял булыжник да в речку у Лукьянова носа и бросил. Мальков разогнал, воду взмутил и расхохотался:
— Тебе б за рыбками только доглядывать!
Лукьян плечами пожал:
— Чего в том плохого?!
Дальше пошли, а речушка всё быстрей бежит, омутками разливается. А по берегам черёмуха в цвету, над ней сосны шумят высокие. Лукьян остановился, опять любуется:
— Гляди-ка,— говорит,— черёмуха белая, будто облака на небе.
А Панкратка сломил ветку, комаров отогнал, да и сказал с прищуром:
— Не зря тебя блаженненьким кличут: про облака выдумал. О деле думать-то надо, как черемши поболе набрать.
А речка уж на перекатах шумит и широкая стала. Пролезли парни через кусты, глядят — на одном бережку пустошь большая, на другом — кедрач густой. Парни речку-то вброд перешли, на кедры поглядывают. Вдруг на суку филина увидали. Панкратка из озорства, видать, палкой запустил, да и попал. Филин с дерева кубарем, в кустах забился. А Панкратка захохотал:
— Эк, я ловко его!
Но Лукьян уж не вытерпел:
— Кому вред от фильки-то?! — и побежал к кустам.
Филин крылья расправить не может, на одной лапе стоит, другую поджимает. Лукьян его курткой тихонько накрыл, чтоб не трепыхался. Пригляделся — у того выше голени перья сбиты, кровь сочится. Он палочку к лапе приложил, перевязал крепко, на сук обратно хотел посадить, да с другого боку дерево обошел и дупло увидел большое. «Жильё, видать, филькино». Пустил в него птицу и к Панкратке направился. Тот в это время со всего маху дубиной по кедрачам бил, бельчат гонял; Лукьяна заметил, сказал:
— Про кедровник этот, поди, не знает никто, по осени приду сюда за орехами, хороший барыш получу.
Лукьян за птицу хотел его отчитать, а увидел, что Панкратка зверюшек гоняет, схватил его за руку:
— О барыше только и думаешь, а лесу беда от тебя!
Панкратка руку-то выдернул:
— Этого не тронь, того не делай. Указчик какой объявился!
Лукьян миром хотел его урезонить, дескать, тайга сторицей воздаст, коли беречь-то её. Но Панкрат распалился, кричит уж:
— Подумаешь, за черемшой вместе пошли. Вот я хозяину твоему доложу, что сам без дела по тайге болтаешься. Сказывай, где черемша-то растет? Без тебя наберу.
Но Лукьян кукиш под нос ему сунул:
— Сам поищи! — и за деревьями скрылся. Побродил по кедровнику, к речке вышел и подумал: «Красота-то какая! Кабы жить здесь… Да и суженой моей тут понравится».
Речку вброд перешёл, присел сапоги посушить да глядит — по другому бережку косматый старик бежит, на одну ногу хромает, кричит, рукою на воду показывает. Пригляделся парень — палку, вроде посоха, течением несёт, а старик запыхался, меж камней ковыляет — посошок-то, видать, дорог ему. Лукьян не раздумывал: котомку, сапоги скинул, в студеную воду бросился, посох поймал, к старику доплыл. Выбрался из воды, а тот уж его поджидает, у самого глаза круглые, нос крючком. Парень и спросил: