— Ну и что? — не поняла я. Весенний Князь мог забрать приглянувшегося ему смертного, не вручая никому никаких подарков!

— Не хотели люди ему сразу девушку уступить, он и… пошумел немножко.

Хотела бы я знать, многие ли осталось в живых после того, как разгневали Князя?

— Сама Глен его тогда успокоиться и упросила. Он и предложил мену. Деревня ему Глен отдаст, вину ей простит. А он им источник заколдует. Тот день его силы был, как не согласиться!

Да уж. Фейри здесь знатно порезвился. Нашел себе… слугу? Саррен-воррена? Игрушку? Рассказал смертным устройство мира, показал свое могущество, поколдовал от души… Узнать бы, кто это был — и чего мне ждать от его магии?

— Та Глен с ним тогда ушла, — нимало не заботясь о том, слушаю я или нет, рассказывала женщина. — Он просил. — Просил! Фейри! Мда… — А деревню — она тогда на дороге стояла — сюда перенесли. У источника охрану поставили и ушли. Спрятались. Не хотели с другими людьми сталкиваться. В других краях фейри едва терпеть готовы, боятся и ненавидят. А здесь не столько Единому молятся, сколько Князьям.

Я кивнула. Если они увидели фейри в день его силы — я уже ничему не удивляюсь. Единый еще есть ли, нет ли, а Князь — вот он, рядом. Ушел — так источник остался.

— Та Глен вернулась вскоре, — все так же равнодушно продолжала женщина. — Замуж вышла — сама выбрала. Детей породила. Матушка Глен ее еще застала.

— А потом? — полюбопытствовала я. — Она умерла?

— Нет, — удивилась вопросу моя собеседница. — Фейри за ней пришел. И они оба ушли. Говорят, пока потомки той самой Глен в деревне живут, до тех пор их магия фейри хранит.

Значит, саррен-воррен. Странно, не слышала, чтобы в Весенней Семье кто-то смертного выбрал… хотя… когда это было-то? Не больше двух столетий назад… до того ли мне было? У меня Род вымирал…

Род. А вот что в истории самое странное… потомки Знахарки Глен — это же настоящий Великий Род! А я ни на старухе, ни на этой женщине следов вмешательства баньши не заметила…

— А кто тебе матушка Глен? — спросила я. — Мать твоя? Бабка?

— Человек, — тяжело обронила женщина. — Она — человек моего Рода… Не узнала меня, Нара?

Я остолбенела. Неужели… не может быть!

Женщина засмеялась.

— Я тебя не помню, — запинаясь, промямлила я. Надо же было не заметить, что лепестки не долетают до земли, что ноги не касаются почвы, что волосы свободно рассыпаны по плечам, а платье на женщине зеленого цвета — цвета баньши!

Нет, даже хуже. Я это все заметила, но не придала значения! О, Хаос, до чего же я дошла…

— И не можешь помнить, — сжалилась надо мной баньши. — Я родилась позже тебя, и в смертных землях недавно. Великая подарила меня Раи'Нэ для Рода его саррен-воррен. Я здесь только два века. И за это время в моем Роду умер всего один человек. Из-за меня.

Женщина указала на свое лицо. Я ее прекрасно поняла. Некоторые баньши специально убивали тех дочерей своего Рода, чьей внешностью хотели завладеть. Не буду врать, что ни за что бы так не поступила, скорее — мне не представлялось случая. А этой, выходит, представился.

— А ты — та самая баньши, которую Великая сделала человеком, — презрительно. Ну да, конечно. Злее наказания для Старших не придумаешь. — Оно и видно. Ты стала хуже думать, Нара. Твоя память не вмещает в себя всего, что должно. Ты не видишь истины, не видишь связи между вещами. Ты слепа к тому, что творится у тебя под носом. Дальше будет хуже, Нара, намного хуже. Ты забудешь все, что делает тебя бэниши.

Казалось, она развлекается, высыпая на меня мрачные предсказания.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — резко. Так резко, как только умею. Она моложе меня, ей меньше тысячи лет. Она… как это говорят смертные? Не узнала и половины из того, что я уже забыла. И никогда не узнает. Молодые баньши — это всегда не то, они всегда выходят глупее предыдущего поколения. Глупее, податливей, покорней. Не ей меня учить, не этой соплюшке. Ни ей, никому другому.

— Чтобы ты знала, — светло улыбнулась Старшая, доставая из воздуха еще один несуществующий бутон. — Берегись, Нара, дальше будет все только хуже, что бы ты ни делала, ничего не изменишь. Берегись. Прощай.

Она начала исчезать — тускнеть, истончаться, словно растворяться в холодном осеннем воздухе.

— Постой! — не выдержала я. — Что меня ждет? Чего я не замечаю?

— Узнаешь, — засмеялась баньши. — Увидишь. Я приказала своим людям позаботиться о тебе. Больше ничего не могу сделать. Прощай, сестра, мы больше не встретимся.

Я поморщилась. Вот дрянь! Умеют дорогие сородичи испортить настроение. Явилась, напророчила всякой гадости…

Налетел особенно сильный порыв ветра, напоминая мне, что в смертных землях конец Осени, что я стою у реки и очень давно не ела. И еще час назад едва стояла на ногах. Где же Кольд и матушка Глен со своим обедом?

Искать наемника не пришлось, он нашел меня сам.

— Вот ты где, — чуть ли не враждебно произнес он. — То с ног падала, а теперь ищи тебя! За что мне такое наказание… Пойдем, тебе обед сготовили.