В густой траве, неподалеку от зеленого дома, Толя нашел несколько стрел дикого лука. Съели по одному стеблю — больше не смогли. Потом много пили. Этот жесткий, невкусный лук и вода были пашей единственной пищей за день. Впрочем, если говорить откровенно, есть в тот день особенно не хотелось: наверное, потому, что мы очень устали.

Володя первым полез укладываться. В доме лежали вещи, которые мы сбросили с себя, пока добывали огонь, и он долго копался, отыскивая в темноте свою рубашку, И вдруг вскрикнул: "Ах, черт! Мышь! Спряталась у меня в рубашке!"

Мышей здесь видимо-невидимо: настоящее мышиное царство. Они совсем не боятся нас и постоянно снуют под ногами. Впрочем, и мы и они стараемся вести себя дружелюбно. Как-никак, они здесь хозяева.

Лежали мы в темноте долго, невольно вслушиваясь в шорох ветвей над головой, в шорох вокруг — мышиное племя занималось своими делами. А рядом всего метрах в 50–60 от зеленого дома — тихая бухта, соленые воды…

Качались в прозрачной воде синие и красные звезды, топорщат темные иглы морские ежи… Тихо, лениво плещет волна, пришедшая невесть откуда — из бесконечной дали океана, — иссякшая и усталая от дальней дороги… Мы одни здесь. Кажется, эта тишина царит не только над нами, над островом. Она царит над всей Землей.

НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ…

Если мы успели этой ночью поспать хоть один час, хорошо. Было жутко холодно: в зеленом доме, помимо нас, хотел найти пристанище и влажный, холодный ветер, дующий с моря.

Я безуспешно растягивал свой пиджачок, пытаясь прикрыть им ноги и голову одновременно. А больше было нечем накрыться. Тогда, потеряв терпение, я сунул ноги в рукава и застегнул пиджак на все пуговицы. Если бы у нас был фонарь, я бы показал своим товарищам новый вариант Рассеянного с улицы Бассейной.

На завтрак — несколько глотков родниковой воды. Странно, но есть по-прежнему не хотелось. Впрочем, наверное, мы убедили в этом себя: какой смысл в том, чтобы желать невозможного?

Мы часто смотрели на море и изредка видели идущие мима суда — в день один или два корабля появлялись на горизонте. Они были чуть больше точки и так же, оставшись точкой, исчезали за гранью небес и моря. Маленькие острова всегда лежат в стороне от пути больших кораблей…

Мы решили предпринять экспедицию вдоль побережья и забраться, если получится, немного в глубь нашего острова. Сидя на месте, вряд ли добудешь еду.

Мы шли уже час или более по пустому раскаленному берегу, когда Пищулин остановился и удивленно сказал:

— Смотрите, собака плывет…

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и увидел: действительно прямо к нам по морю плыла собака. Но мне показалось, что это труп, гонимый ветром и волной- так неподвижно лежала она на воде. Поэтому я сказал:

– . По-моему, это дохлая собака.

Коваленко пригляделся и заявил убежденно: — Нет, это живая собака. Она здесь живет.

Я посмотрел внимательнее, увидел плотно сжатые ноздри собаки и пристально смотрящие на нас глаза. Потом ноздри вдруг округлились, глаза раскрылись еще шире, наполнившись темным сиянием агата, и я узнал нерпу. Мы никогда прежде ее не видели.

Она оказалась премилым и прелюбопытнейшим существом: ныряла возле нас более часа, медленно приближалась, словно ее влекло неодолимое любопытство узнать, кто мы такие и как здесь появились. Ныряла Катька (так мы ее тут же назвали), как дельфин, а плыла под водой, извиваясь всем телом, подобно змее. Мы хорошо видели в абсолютно прозрачной воде ее гладкое тело с пятнистой спиной.

Однажды нерпа подплыла так близко к берегу, что нас разделяло всего метра 3–4, не более. Мне казалось иногда, что вот-вот она вылезет и уляжется на песке рядом с нами. Но Катька оказалась существом более строгих нравов.

Вскоре со стороны моря раздался низкий приглушенный глас, похожий на звук трубы, нерпа откликнулась — видно, звал ее друг — и сразу исчезла так же неожиданно; как появилась. Мы снова остались одни.

Эта экспедиция нам ничего не дала: мы ничего не нашли из съестного. И я не мог не вспомнить все того же, более удачливого Робинзона. Он рассказывал: "Я всегда мог иметь любой из трех сортов мяса: козлятину, голубей или черепаху, а с прибавкой изюма получался совсем роскошный стол, какого, пожалуй, не доставляет и Лиденгольский рынок".

Мы нашли две дикие яблони, но яблочки на них были бог знает что — кисло-горькие, меленькие, величиной с ягоду черной смородины. К тому же на дереве их росло Bсero несколько штук. Лес был пуст: без грибов, без ягод, без всяких следов какой-либо живности. Да и что могло расти на этих голых камнях, меж которых поднималась высокая густая трава?

А потом, вернувшись, мы снова добывали огонь. Снова почти до полного изнеможения дергали мы с Володей ремень, обмотанный вокруг стержня, который направлял Коваленко. Мы вырабатывали в эти часы столько энергии, что ею, наверное, можно было осветить целый город. Но нам самим не удалось увидеть ни искры.