Шрифт:
И снова — обследования, одно за другим, на ходу и па десятиминутном привале, на дневном отдыхе, когда нестерпимо хочется спать и когда неудержимо тянет пить, а пить нельзя, хотя и есть под рукой вода — нужно сначала проделать медицинские анализы. Значит, и спать тоже нельзя…
И снова Кондратенко первым показывает пример, встает, когда нет сил встать. За ним — Гельмут. Потом — все остальные.
Из дневника Николая Кондратенко: "Дорога очень трудна. От рубахи идет сильный, неприятный запах. Подушка с водой в рюкзаке неполная, и вода надоедливо плещется на каждом шагу. Это раздражает, как часы на мокрой от пота руке. Сплю на ходу. Ощущения хуже, чем в переполненном трамвае".
Научная группа, передвигавшаяся на машинах, далеко не каждый день входила в контакт с семеркой — лишь когда по плану надо было провести необходимые обследования с помощью приборов или когда на длинном отрезке пути, где рассчитывать на колодцы не приходилось: только в таких случаях на маршрут идущим подбрасывали воду.
Два долгих, томительных дня специалисты провели на месте, не в состоянии тронуться в путь — поднялась сильная пылевая буря, застлала вуалью все небо, сократила видимость до нескольких десятков метров. Никто не знал в это время, где пережидает бурю семерка, не застигла ли буря ее в пути. Очень это были тревожные, беспокойные дни…
А тех буря только краем задела — так далеко они находились. Подняла, вскружила песок, заставила втянуть голову в плечи, плотней запахнуться, ускорить шаг.
Но вот ветры доставили им много неприятных, монотонно раздражающих дней и часов. Долгое время о спину дул слабый, горячий ветер, в точности равный скорости их ходьбы. От этого казалось, что они шли в не подвижном, тяжелом и вязком воздуху И лишь когда ветер менял направление, дул хотя бы чуть-чуть под углом, они могли издохнуть с облегчением.
В этой знойной дороге у них было два праздника, два дня рождения. Гельмуту исполнялось 35 и 25 лет — Николаю Устименка. Это произошло как раз посреди Каракумов. Из научной группы прислали торт, состряпанный с трогательной старательностью из галет и сгущенки, а сами ребята подарили виновникам торжества по крохотному самоварчику, заблаговременно приобретенному нарочно для такого случая. Предусмотрели и это!
Наверное, каждый из них готов был бы много отдать за то, чтобы те самоварчики — но волшебству, разумеется, — стали большими и напоили их горячим, спасительным в жаркой Туркмении чаем… Хотя, оказалось, и маленькие тоже умеют согреть: душу, например.
Рано утром пятого августа, едва солнце поднялось, они увидели прямо перед собой фиолетово-зубчатую гряду Копет-Дага. Это было столь неожиданно, что Кондратенко даже зажмурился — так напомнили горы его родной Заилийский Алатау… Показалось на какое-то мгновение: пот я и дома… Такое счастье, что все уже позади… Копет-Даг стал естественной границей не только пустыни, казавшейся им бескрайней, но н долгого, тяжелого пути. Конец теперь был близок, но им предстояло идти еще два дня.
Из дневника Николая Кондратенко: "Сильный ветер вновь рвет защитную пленку. Жарко… Желание только одно: упасть в тень и чтобы кто-нибудь облил водой".
Они прошли эту пустыню, но, уже расставшись с ней, все-таки не чувствовали себя в полной мере победителями. Возможно, потому, что в мыслях продолжали идти, пережидали убийственный жар, лежали под тентом на горячем песке и покорно терпели прикосновение добрых, щадящих, но и так надоевших рук медиков… Еще жили в пустыне.
Как только они закончили путь и с облегчением в последний раз опустили опостылевшие рюкзаки на землю, их окружили кино- и фоторепортеры, журналисты, пролетевшие тысячи километров ради этой вот встречи.
Семеро улыбались, немного рассеянно отвечали, потому что успели уже отвыкнуть от встреч с незнакомы ми людьми, от такого темпа, который их теперь закрутил. Перед глазами все еще были пески…
Каждого из них я спросил, о чем он мечтал на этой горячей дороге и что было труднее всего.
Владимир Климов: "Труднее всего для меня было переключение на ночной ритм жизни: нормально себя чувствовать я'начал где-то на десятый день, а до этого-идешь, качаешься, так клонит в сон… Скрипишь зубами, а идешь. О чем мечтал? О холодном кефире". У Владимира две дочки — Лена и Танечка, на привалах он часто доставал их фотографию и подолгу смотрел на нее.
Гельмут Гегеле: "Самым трудным для меня был первый день, когда мы заблудились. Тогда, в который уж раз, я подумал: как мало в жизни нам надо — всего ковшик воды…" У Гельмута сыновья — Альберт и Саша. Немногословный, молчаливый, Гельмут сдержанно улыбается: "Конечно, ужасно соскучился…" В подарок своим мальчишкам он вез заспиртованных скорпионов н фалангу, а также символ жизни в пустыне — маленькую веточку саксаула.
Виктор Голиков: "Труднее всего мне дался переход до метеостанции Екедже, когда за две ночи надо было пройти более шестидесяти километров. К тому же до этого перехода мы очень мало отдыхали. Не могу сказать, что я о чем-то особенно мечтал. Просто часто думал о наших новых маршрутах". В этой семерке Виктор- лучший бегун, в плане подготовки к новым походам поставил перед собой цель пробежать сто километров.