В десять часов утра 2 января командный пункт обосновался в подвале завода.

Но ситуация продолжала оставаться катастрофической.

– Подсчет сил противника, - рассказывает Рохлин, - проведенный на основании данных разведки и радиоперехватов, свидетельствовал: на каждого солдата и офицера приходилось от 6 до 10 боевиков. Противник имел полную свободу маневра и мог достигать на отдельных участках еще большего перевеса сил.

За два дня боев в городе потери корпуса составили 12 убитых и 58 раненых. Однако разгромить себя гвардейцы не дали.

– От разгрома нас спасло то, что мы не спешили выполнять приказы командования, - говорит Рохлин, - и действовали так, как подсказывали опыт и обстановка.

Пересмотреть свои взгляды на боевую подготовку и планирование боевых операций генералу так и не пришлось.

Министру обороны, как ни странно, тоже.

9 февраля 1995 года в Алма-Ате Павел Грачев заявил: "... операция по взятию города была спланирована внезапно и проведена с наименьшими потерями... А потери пошли, тут я вам честно хочу сказать, по рассеянности некоторых командиров нижнего звена, которые почувствовали легкую победу и просто-напросто расслабились".

Когда стало ясно, что помощи ждать не от кого, на связь вышел заместитель командира 20-й гвардейской дивизии и предложил последовать примеру отступивших частей.

"Если не выстоим, то здесь ляжешь, комдив, и я тоже", - ответил комкор и бросил трубку.

– Это был самый тяжелый момент, - рассказывает Рохлин.
– Внутри все сжалось. Я никогда не боялся смерти. Но впервые у меня проскочила мысль: если не убьют в бою - застрелюсь. Прежде мне всегда такая мысль казалась малодушной.

Он был зол на самого себя за эту слабость, однако позор поражения и плена казался еще страшнее.

Позднее газеты напишут, что Рохлин оплачивает свои амбиции кровью солдат.

О том, какой кровью пришлось бы оплачивать отсутствие амбиций у комкора, никто не сказал.

Начни он отступать под ураганным огнем, когда простреливался каждый участок, каждый переулочек, когда под прицелом был каждый метр, не одного из двадцати, а каждого второго недосчитался бы корпус в своих рядах. А сколько бы легло при повторном взятии тех же рубежей?

О том, что Рохлин в своем упорстве не совершал ничего такого, что можно отнести исключительно к его упрямству, амбициям и еще к каким-то личным качествам, свидетельствует радиоперехват разговора между чеченскими командирами месяц спустя, когда ситуация изменилась и уже федеральные войска давили боевиков.

ИЗ "ЖУРНАЛА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ 8-ГО Гв. АКж

"Радиоперехват:

61 - Спартаку: Группы, которые занимали позиции с той и другой стороны, ушли. Я один тут стою. Для обороны места нет. Все разрушено...

Спартак: Нет места - выройте окопы.

61: Невозможно с места сдвинуться. Сильно долбят. Мы готовились к атаке, но не получилось, люди не собрались... Что мне делать?

Циклон: Держитесь. Что-нибудь придумаем. Мы не можем отступать ни на шаг, нужно сделать все, чтобы они отступили.

Спартак: Если мы отступим, есть возможность потом опять занять эту позицию?

61: Есть, если они не войдут.

Циклон: Если мы отдадим эти позиции и потом снова будем идти в атаку, будут еще большие потери..."

Остается пояснить, кто скрывался под позывными:

Циклон - Аслан Масхадов.

Спартак - Шамиль Басаев.

61 - Командир подразделения боевиков. Фамилия в документах не называется.

Парашютно-десантному батальону 98-й дивизии и 129-му мотострелковому полку, двигавшимся со стороны аэропорта Ханкала, было труднее наступать: генерал Стаськов принял командование этими частями лишь за два дня до начала операции и в отличие от Рохлина не имел времени

как следует подготовиться. Но отступать им было легче. У них в тылу стояли подразделения 104-й воздушно-десантной дивизии. А у Рохлина за спиной на тот момент были жиденькие блокпосты по ул. Лермонтовской, занимаемые 3 батальоном 276-го полка отбивавшегося изо всех сил.

Отступление привело бы к переносу всей мощи огня боевиков на эти блокпосты. И им бы никто уже не успел помочь.

В 17.30 поступила информация о том, что окруженные на железнодорожном вокзале наши солдаты попытались сдаться в плен. Но по ним был открыт огонь.