— Разве же этот бандит Лёва Королевич не мог спросить разрешения, прежде чем выбрасывать тару? Я Бы сам помог… — И он пригласил тихую Веру на тур вальса.

…А назавтра художница исчезла. Рна ушла незаметно, так же, как и появилась. Вера, когда вернулась с работы, нашла на застеленной кровати записку: «Желаю успеха. Не давай захиреть кружку. Привет Леве Королевичу».

Лёва, как обалделый, метался на своей машине по степи до глубокой ночи, расспрашивал встречных шоферов, но рыжеволосой и след простыл. Потом, правда, рассказывали, что видели девушку в сапогах с подковками и с комсомольским значком на ватнике за четыреста километров к востоку, в новом совхозе «Рассвет». Только там она закружила ребятам головы не рисованием, а художественной гимнастикой.

А может, это была вовсе и не она?

Кто его знает, откуда взялся в нашем совхозе этот фрукт? Конечно, здесь не институт благородных девиц, поначалу чего только не было: выпивки, ссоры, крепкие словечки, случались и драки, но чтобы воровство — этого никто не замечал. Правда, скажем, инструмент с одной машины на другую таскали. Или — Костя Бондарчук спит, а его полушубок либо валенки Степка Лузгин наденет — и пошел себе! А уж патефоны, гитары — об этом и говорить нечего, Сашка Губа другой раз все палатки обежит, прежде чем свой баян разыщет. Ну, и колбасу или там пирожок из тумбочек друг у друга тоже брали. Но чтобы заработанные трудом деньги, да еще у девчонки, — это уж «извиняюсь», как говорит Лёва Королевич.

Лёва — бузотёр, насмешник и насчет одежды — стиляга, но в работе с ним может потягаться разве что Костя Бондарчук. На вывозке зерна они делали за сутки по пять рейсов, а каждый рейс из глубинки сто километров. И машины у них исправные, не только теперь, когда есть теплые мастерские, аив палаточные времена эти машины ходили, как часы. Да-а, в те времена народу здесь было немного, может, потому и воровства не водилось; каждого человека знали: чем он живет, чем дышит и какая от него польза новоселам. Вот, например, помню, как появился Сашка Губа. На закате подъезжает к палатке попутная машина, высаживается запыленный до бровей парень в матросской бескозырке, а вещичек у него — один баян. Где бы человеку дать умыться, отдохнуть, поесть с дороги, так нет — играй. Тут же и принялись танцевать вальс. Потом подошли ребята из «московской» палатки, тем подавай «Трудно высказать и не высказать»; появились киевские — подавай гопака. А Саша все играет — никакого отказа; только приоткроет один глаз, когда переходит на новый мотив, и шпарит дальше. Танцевали и горланили песни весь вечер. Лёва Королевич разошелся, спел с завыванием свою любимую «Мы из табора из цыганского, мы не можем жить без шампанского», а повариха Лелька Карета все отплясывала «лявониху»; до того доплясалась, что у нее ужин подгорел. Впрочем, она все же нашла, чем покормить гармониста, и еще подушку ему на первых порах ссудила, потому что у демобилизованного матроса, кроме баяна в футляре, была только смена белья и набор гаечных ключей. А сейчас у моториста Александра Губанова есть комната с верандой в шлакоблочном доме, новый баян на девяносто четыре баса и любимая жена — директор совхозной столовой Елена Осиповна Каретникова. Вот как у нас появлялись настоящие люди, не то что этот Васька Ефимов.

Понимаете, приехал он на готовенькое. Койку ему в общежитии на третьем отделении дали, хорошую работу по плотничной части, полушубок, валенки, ушанку. А он, паршивец, только два дня поработал как человек, а потом забрался в комнату животноводов и стащил деньги из тумбочки тихой Веры. На ее кровные купил бутылку коньяку, «пять звездочек», и напился, сопляк. Ну, что это такое?

Ребята хотели понаставить ему на портрете соответственное количество звездоча, но зоотехник Галя Борисова сказала: «Еще чего надумали — суд Линча устраивать! В Америке, что ли, живем?» Ну, тогда содрали с этого Васьки Ефимова теплую совхозную спецодежду, погрузили его на трактор, которым снег расчищают, и доставили к вечеру на главную усадьбу, прямо в клуб — а куда ещё везти? Все учреждения, начиная от часовой мастерской и кончая милицией, находятся у черта на куличках — в районе.

И вот представьте себе зал, полный наших ребят; за окнами луна и двадцать семь ниже нуля, на сцене стол президиума и на этом столе бутылка с недопитым коньяком — вещественное доказательство; на председательском месте в узких брючках, остроносых ботинках и в галстуке «мотылек» сидит Лёва Королевич, слева от него — Костя Бондарчук, справа наш молодой комсорг Серега Красавин. Они все трое смотрят на Ваську Ефимова. А Васька смотрит себе под ноги, и вид у него довольно жалкий.

Лёва поправляет галстук, берет в руки бутылку, прокашливается.

— Меня здесь все знают, коллеги. Я тоже люблю коньяк, а особенно Самтреста. Извиняюсь… — Он отставляет бутылку прямо под нос Косте Бондарчуку. Тот вздрагивает и поспешно отодвигает ее подальше на край стола. — Но на коньяк надо самому заработать, — продолжает Лёва, повышая тон, — и тогда — пожалуйста…

Серега Красавин тычет его кулаком под бок.

— Извиняюсь, я отвлекся, — говорит Лёва и окидывает презрительным взглядом плюгавую Васькину фигурку. — Давайте по существу. Бить этого шмендрика нельзя: не по чему. Кто имеет другие предложения?

— Сдать его в милицию.

— Правильно!

— Ты и отвези, Король, — раздаются голоса с мест. Лёва кривит губы.

— Лично я не повезу — бензин дороже. А, во-вторых, я, как и все вы, пришел сюда, чтобы культурно провести вечер.

В зале озадаченно молчат. Охотников ехать в район по морозу явно нет. К тому же Серега Красавин вдруг высказывает соображение, что, дескать, привезти такого ворюгу из совхоза в милицию — значит замарать незапятнанную честь коллектива.

Кто-то неуверенно предлагает:

— Во-первых, надо его исключить…

— А откуда, интересно знать, исключить? Он же не комсомолец.

— Только еще такого в комсомоле не хватало!

— А вообще-то кто он такой, откуда взялся?

За последнюю реплику Лёва цепляется. Лёва любит пофилософствовать.

— Тихо, коллеги! Не все сразу. Действительно, очень важно вскрыть корни, так сказать, диалектику появления данного аморального типа не только в радиусе ближайших трехсот километров, но и на территории СССР вообще… Послушай, ты! Кто твои родители?