Квен уважительно кивнул и повернулся ко мне. Мне он тоже отвесил такой же почтительный кивок, но сопровождаемый ухмылкой, смысл которой я не поняла. Дженкс у меня на плече вздохнул, и я себя поймала на том, что качнулась назад на пят­ках. Кажется, все кончилось.

—А секундочку, — сказала я, снова подавшись вперед. — Не уходите еще. Кери, не отпускай их.

Оба эльфа застыли. Кери улыбнулась им, а я побежала рыс­цой в свою комнату. Схватив два чехла с платьями, я бросилась обратно. Остаться в живых — ставлю птичку, сделано. Фокус оставить у себя — птичка. Познакомить Трента и Кери — птич­ка. Что-то мне есть хочется. Что там у нас в холодильнике есть? Тут у меня глаза полезли на лоб — я поняла, что это за металли­ческая вонь. Чайник на огне выкипел, черт бы его побрал,

—Вот! — Я вывалила оба платья в руки Тренту. — Я на твоей вшивой свадьбе не работаю. Вернула бы тебе деньги, только ты мне их не давал.

Убийственная ярость вспыхнула на лице Трента, и он бро­сил платья на пол. Резко развернувшись, он зашагал к двери и оставил ее открытой. Я слышала, как он топает по тротуару, потом открылась и закрылась дверца машины — и стало тихо.

Квен элегантно поклонился Кери, которая подобрала по­дол и сделала книксен — я была потрясена. Квен, поколебав­шись, поклонился мне еще раз, и я небрежно махнула ему ру­кой — типа, увидимся. А что, он думал, я книксен умею?

С улыбкой на темном лице Квен вышел вслед за Трентом и аккуратно закрыл за собой дверь.

Мой вздох облегчения показался очень громким.

—Ну и ну, сказал Дженкс, взлетая с моего плеча и кру­жась над Кери. — Черт меня побери, если я когда-нибудь что-нибудь подобное видел!

Будто по этому сигналу святилище наполнилось пиксенятами, У меня сразу заболела голова, и хотя я была счастлива, что все кончилось хорошо, я все же беспокоилась. От фокуса нужно избавиться как можно скорее.

—Кери, — спросила я, разгоняя рукой пиксенят, закидывая брошенные платья на спинку дивана и спеша в кухню вык­лючить огонь, — скажи, кто я для тебя?

Она пошла за мной, и я удивилась, когда обернулась и уви­дела у нее в руках подарок Трента.

—Друг, — ответила она просто.

Воняло в кухне жутко, и я задрала окно повыше. Вот поэто­му, в частности, я и люблю кофе. Когда его готовишь, не на­портачишь. И даже хреновый — хорош.

Взяв прихватку, я сдвинула чайник в раковину и вздрогну­ла от шипения перегретой воды, когда раскаленный металл встал на мокрый фаянс.

— Хочешь кофе? — спросила я, не зная, что делать. То есть я знала, что она предпочла бы чай, но только не из такого гряз­ного чайника, пусть даже грязного только снаружи.

— Он мне понравился, — сказала она задумчиво.

— Квен? — спросила я неуверенно, вспомнив, какой цело­вал ей руку.

Она стояла на пороге кухни, с мечтательным лицом, на ко­тором так недавно можно было прочесть только сокрушитель­ный гнев.

—Нет, — ответила она, как будто озадаченная моим непониманием, — Трент. Он так восхитительно невинен. При всей этой власти и силе.

Я на нее уставилась, а она открыла крышечку оставленной в подарок коробочки и достала оттуда опал размером с куриное яйцо. Поднеся его к свету, она вздохнула:

—Трентон Алоизий Каламак...

Солнце перешло на дальнюю стену кухни, и я сидела у сто­ла, нацепив одну из человеческих рубашек Дженкса поверх чер­ной майки. Это я сделала ради некоторого утешения: мне со­всем не улыбалось снова ехать в морг. Слева от меня стояла бан­ка сальса халапеньо и помидор для Гленна. Справа — чашка давно остывшего кофе рядом с сотовым и домашним телефонами. Не звонил ни тот, ни другой. Была уже четверть первого, и Гленн опаздывал. Терпеть не могу ждать.

Наклонившись ближе к столу, я положила еще слой лака на ноготь указательного пальца. Запах ацетата смешался с аро­матом трав над столом, и шум игравших в саду в прятки дети­шек Дженкса лился бальзамом надушу. Еще три пиксенка заплетали мне волосы, а Дженкс надзирал за ними, «чтобы опять не запутали».

— Нет, не так, Джереми! — сказал он, и я застыла. — Ты проходишь под Джоселин, потом над Джанис и потом два раза обратно. Вот так. Уловили правило?

Усталый хор «да, папочка». Я улыбнулась и попыталась не двигать головой, намазывая ноготь большого пальца. Они по­чти даже не тянули мне пряди, пока работали. Закончив, я зак­рыла флакон с лаком и вытянула руку, осматривая. Темно-крас­ный, почти свекольный цвет.

Я поднесла руку поближе, отметив, что почти не видный шрам на пальце исчез — очевидно, вместе с веснушками после использования этой весной демонского проклятия для превра­щения. Шрам я получила, налетев на сетку в двери, когда мне было десять. Меня толкнул Робби, и когда он осушил мне сле­зы и перевязал руку, я его как двинула кулаком в брюхо!

Это воспоминание навело меня на мысль, не собирается ли Кери мне тоже отвесить, когда я меньше всего буду ожидать.

Мы с Робби потом придумали, что это соседская собака пыталась пролезть в сетку. Наверняка папа с мамой знали, что мирный Лабрадор к порванной сетке не имеет ни малейшего отношения, но нам они ничего не сказали — очевидно, гордясь, что мы сами урегулировали свой конфликт и объединились, чтобы избежать наказания. Я потерла пальцем гладкую кожу, жалея, что этого шрама больше нет.