Приятно было слышать доносящийся в открытые окна уличный шум. Когда я неуверенно открыла дверь в квартиру — пус­тые стены и голый ковер, — там пахло пылью и затхлостью. Ник на солнцестояние собрал все, что мог, мало что оставив такого, к чему можно вернуться, если судьба снова забросит его в Цин­циннати. Куда он девал свое барахло, я не знаю, и мне плевать. Может быть, к маме своей отвез?

Опять на меня накатило ощущение, что меня предали, хотя здесь ничего не было такого, что пробудило бы воспоминания — разве что вытертый ковер да пустые полки. Я старалась не прислушиваться к этой горечи, пока пила кофе, оставшийся от Ника вместе со спальным мешком, тремя банками тушенки и сковородкой, чтобы ее разогреть. Была еще одна мелкая тарел­ка, одна глубокая, вилка, ложка да нож — ничего такого, о чем будет скучать, если не сможет вернуться, но что даст возмож­ность пересидеть пару дней в случае необходимости.

—Сволочь, — шепнула я про себя, не вложив в это слово эмоций. Если бы он просто был вором, я бы как-то еще с этим смирилась — новый и улучшенный взгляд на жизнь, — но он покупал демонские услуги Ала, распродавая меня по частям. Всякие невинные мелочи, говорил он, не имеющие никакой цен­ности. А зачем тогда Ал их покупал?

Значит, я сидела за металлопластиковым столом, сдаваемым вместе с квартирой, пила остывший кофе и таращилась на пятна истрепанного ковра. Уличный шум был и умиротворяющим, и непривычным. У Ника дом был не в спальном районе, а, мож­но сказать, в деловой части Низин. Запаха Ника в воздухе не осталось, но почти ощущалась застарелая магия.

Я посмотрела на исцарапанный линолеум — Ник когда-то сказал, что там был круг, начерченный ультрафиолетовым маркером. Очень живо вспомнилось, как мы стояли у Ника в шка­фу, вызывая Ала. Бог ты мой, надо было мне прямо тогда по­вернуться и уйти, пусть даже это я предложила вызывать Ала для получения информации. Но я представить себе не могла, что мужчина, признающийся мне в любви, может вот так вот сознательно меня предавать.

В ванной заплескалась вода, забулькала, уходя веток, и ход моих мыслей прервался. Я села прямо. С неприятным чувством обманутой дуры я пошла разогреть банку тушенки. Консервный нож был из дешевых и неудобных, и я все еще с ним вози­лась, когда обернулась на звук тихого дыхания и неуверенных шагов.

Улыбнулась при виде завернутого в полотенце Кистена с мокрыми волосами. В руках он держал свою порванную измятую одежду, будто не хотел ее надевать. Страшные синяки, от­мытые теплой водой, покрывали его торс, а глаз распух еще сильнее, чем прежде. Свежие ссадины краснели на руках и лице. Волосы он отмыл, и при всех этих ранах он все равно выглядел красиво — завернутый в полотенце посреди кухни, рельефные мышцы под влажной блестящей кожей.

— Рэйчел, — сказал он, явно с облегчением бросая одежду на свободный стул, — ты еще здесь. Ты меня, гм, не пойми неправильно, но где мы?

— В старой квартире Ника. — Крышка банки наконец-то отскочила. Меня кольнуло страхом — вспомнилось предостережение Дженкса, — но Кистену я должна верить. Иначе что значат слова, что я его люблю?

Кистей шире открыл синие глаза, и я слизнула с пальца выступивший из банки соус.

—Твоего бывшего бойфренда? — спросил он, оборачиваясь к пустой гостиной, где только занавески шевелились на вет­ру. — Он предпочитает спартанскую обстановку?

Я фыркнула, вывалила тушенку в сковородку и поставила разогреваться.

—Я думаю, он тут не был после солнцестояния, но заплатил он по август, а ключи у меня. Никто не знает, что мы здесь, только Дженкс. И ты в безопасности, — добавила я не очень уверенно.

Пока что.

Кистен со вздохом оперся локтем на стол.

—Спасибо тебе, — сказал он с чувством. — Мне надо убраться из города.

Я стояла к нему спиной, помешивая жаркое, и чувствовала, как меня пробирает дрожь.

—Может быть, и нет. — Тихий шорох полотенца заставил меня обернуться. Увидев удивление Кистена, я объяснила: — Я хочу отдать Пискари фокус, чтобы он его спрятал поглубже. При условии, что он оставит меня в покое и запретит всем прочим трогать меня или тебя.

Кистей приоткрыл рот, а мне захотелось, чтобы с него еще чуть сползло полотенце. О господи, да что со мной? Мы тут балансируем на краю смерти, а я смотрю на его ноги?

—Ты хочешь купить у Пискари мою защиту? — спросил Кистен недоверчиво. — После того, что он со мной сделал? Он же мою последнюю кровь продал за пределы камарильи! Ты знаешь, что это значит? Он меня бросил, Рэйчел! Мне даже не умирать обидно, а что меня выбросили. Никто теперь не риск­ нет подвергнуться его гневу и сохранить меня неживым, разве что Айви. Но она его наследник, и этого не случится.

Он боялся, и мне не нравилось видеть его таким. Тяжело вздохнув, я прислонилась к плите и скрестила руки на груди:

—Все будет хорошо. Никто тебя не убьет, и ты останешься жив и здоров. Кроме того, я уже получала его защиту через Айви, — сказала я, подумав, что с радостью стану лицемеркой, если это сохранит жизнь нам обоим. — Просто этой за­щите будет придан более официальный статус. И я попрошу его, чтобы он и тебя оставил в покое. И принял обратно. Все будет о'кей.

В синих глазах вспыхнула надежда — и погасла.