В птичьем горле все еще щелкал и звенел свист. Птица пела в посвежевшем сознании Эрои.

— Ну что? Обновила свое психическое поле?

«Обновила… — подумала Эроя. — Какое это, в сущности, пошлое, ничего не говорящее слово!»

— Я стала другой, — сказала Эроя, — и в то же время осталась той же самой.

— Я понимаю, — сказала Зара. — Подвержена обновлению только та часть психического поля, которая не ведает памятью. Вот если бы обновление затронуло и память, тогда бы ты, выйдя из камеры, снова родилась. Ты бы стала другой личностью.

— Зачем же, Зара? Разве ты недовольна моим «я» и вместо меня хотела бы видеть в моей оболочке другую сущность?

— Нет, нет! Зачем мне терять подругу ради неизвестного существа? Я люблю тебя такой, какая ты есть. Но мы сейчас, кажется, живем с тобой в разных мирах. Я в мире обыденного, ты в сказочном мире обновленных и обостренных чувств.

Не надоела ли мне слава? Позавчера спросил меня об этом один будущий кандидат наук. Я ему ответил:

— Малость поднадоела.

Он мне говорит:

— Ну, ну! Слава никогда не может надоесть. — И добавляет ядовито: — Конечно, заслуженная слава.

По его словам, значит, я виноват, что подобрал в сквере необыкновенную книгу. А он что бы сделал на моем месте? Оставил бы ее лежать на песке? Или спрятал бы на этажерке среди собрания сочинений Болеслава Пруса и никому не сказал ни слова об этой находке?

Вчера вечером мне звонят из средней школы. Детский голос.

— Кого вам? — спрашиваю я.

— Нам нужно фантаста Павлушина.

Я им отвечаю:

— Я Павлушин, но я не фантаст. Упаси меня бог!

— А разве не вы написали знаменитую книгу?

— Я! Я написал! — И вешаю трубку.

Снова звонок:

— С вами говорят из Дворца культуры. Не могли бы вы…

— Не мог бы! — и вешаю трубку.

Телефон звонит, надрывается, но я не подхожу. У себя в научно-исследовательском институте я тоже делаю вид, что не имею отношения ко всей этой шумихе. Но это не помогает. В раздевалке тетя Клаша подает мне пальто, словно я министр. На лицах сотрудников выражение почтительного удивления. Захожу к новой машинистке, красивой девушке, перепечатать отчет. Она вся покрывается краской и ни с того, ни с сего спрашивает:

— А вы так и не встретили его?

— Кого не встретил?

— Ну, его. Я имею в виду существо с другой планеты.

— Нет, не встретил. Пока не довелось.

— А как ему удалось остаться незамеченным, если у него не такая наружность, как у нас?

— А откуда вам известно? Может, точно такая, как у нас с вами. Так когда перепечатаете?

Она взглянула на отчет, еще раз взглянула, потом говорит разочарованно:

— Обычный отчет.

— А вы думали что?

— Я думала, продолжение этой незаконченной книги.

— Так ведь не я же писал.

— Многие думают, что вы. Не один, конечно, а с кем-то. Вообще много разговоров вокруг вас. Я вчера одному знакомому сказала, что работаю вместе с вами в одном учреждении, так он, представьте, не поверил.

«Черт подери, — думаю я. — Красивая девица. Глаза живые, карие. И губки как нарисованные. А насчет ума, хоть бы где заняла!»

На другой день захожу.

— Ну как, — спрашиваю, — перепечатали?

Она мнется. А лицо ее опять покрывается краской.

— Вы очень скромный, — говорит вдруг она и подает мне перепечатанный отчет.

— А почему бы мне быть нескромным? — отвечаю я. — Я даже не кандидат наук. Я просто младший сотрудник.

— Разве? А мне говорили, что вас выбрали действительным членом Датской академии наук и в Индии вам присудили премию за большие заслуги в развитии научно-популярной и фантастической литературы.

— Преувеличивают, — сказал я. И, взяв отчет, вышел.

Я бы не стал рассказывать о машинистке, если бы это был не характерный случай, хотя и мелкий. Человек смотрит на себя не только своими, но и чужими глазами, чаще чужими, чем своими. Стоило бы мне закрыть глаза и посмотреть на себя глазами этой машинистки, как я бы и в самом деле вообразил себя членом Датской академии наук. Но я-то ведь знаю себе цену, знаю, кто я такой. Разве человек может измениться от того, что он нагнулся и поднял кем-то потерянную книгу?