Энди Уэбстер двинулся вперед нетвердым шагом. Две или три женщины возмущенно забормотали. Судье Шинну пришлось постучать по столу «грибом» для штопки, который он позаимствовал из корзины с рукоделием Фанни Эдамс.

— Вы заявили, доктор Кушмен, — начало старейшее юридическое светило Кадбери, — что, когда вы обследовали покойную, она была мертва уже около трех часов и что вы производили обследование «между пятью и половиной шестого». Не могли бы вы немного уточнить время?

— Время обследования?

— Да.

— Едва ли. Как я сказал, я прибыл туда после пяти, а закончил осмотр около половины шестого.

— Она была мертва три часа до «после пяти» или до «около половины шестого»?

— На это я не могу ответить, — сердито произнес доктор Кушмен. — Очень трудно назвать точное время смерти. Приходится учитывать множество факторов — температуру тела и помещения, трупное окоченение, посинение, было ли тело передвинуто и так далее. В любом случае, невозможно определить время с точностью до минуты. Как правило, вам везет, если вы определяете его в пределах часа.

— Значит, если другие факты указывают, что смерть наступила, скажем, в тринадцать минут третьего, это соответствует вашему определению времени смерти?

— Да!

— Доктор Кушмен, в результате вашего обследования у вас сформировалось какое-нибудь мнение насчет сравнительного местоположения покойной и ее убийцы во время преступления?

Врач недоуменно заморгал.

— Прошу прощения?

— Вы бы сказали, — пояснил судья Уэбстер, — что удары были нанесены, когда миссис Эдамс находилась лицом к убийце, или боком, или же спиной?

— Ах вот вы о чем! Конечно, лицом.

— Это факт? Все удары были фронтальными?

— Да.

— Значит, убийца не мог подкрасться к ней сзади?

Феррис Эдамс вскочил на ноги с криком, что вопрос не находится в компетенции свидетеля и что так нельзя вести перекрестный допрос. Энди Уэбстер отбивался с не меньшей энергией. Судья Шинн позволил им вдоволь накричаться, потом отклонил протест и велел свидетелю отвечать.

— Подкрасться сзади? — Доктор Кушмен пожал плечами. — Почему бы и нет? Но в таком случае она услышала его и успела повернуться, чтобы получить удары спереди.

Феррис Эдамс злорадно усмехнулся Энди Уэбстеру, а Энди изобразил досаду. Он уже собирался сесть, когда Джонни поднялся со складного стула и спросил:

— Ваша честь, могу я сказать кое-что защитнику?

— Конечно, мистер Шинн, — весело отозвался судья Шинн.

Джонни подошел к Энди Уэбстеру и начал что-то ему шептать. Присяжные тоже сердито перешептывались. Ребекка Хемас достаточно громко произнесла замечание о «назойливых посторонних».

Старик кивнул, и Джонни вернулся на свое место.

— Доктор Кушмен, — снова заговорил судья Уэбстер, — вам известно, каким был рост покойной?

— Пять футов пять дюймов. Приличный рост для старой женщины…

— Вы бы сказали, что раны на голове Фанни Эдамс, находившейся на высоте пяти футов и пяти дюймов от пола, таковы, какие мог нанести мужчина ростом всего в пять футов семь дюймов?

— Протестую! — рявкнул Феррис Эдамс.

Снова началась перебранка, и судья Шинн снова велел свидетелю отвечать.

— Я не могу сформировать мнение на этот счет, — сказал доктор Кушмен, — не зная точно, в каком положении она находилась, когда ее ударили. Если ее голова была наклонена вперед, это все меняет.

— Тем не менее, если предположить, что покойная стояла прямо, не наклоняя голову, разве не правда, что…

— Протестую!

В конце концов судья аннулировал вопрос. Джонни казалось, что он выносит решения, более-менее руководствуясь выражением лиц присяжных. Пиг увлеченно строчил в своем блокноте.

Энди Уэбстер махнул рукой и сел, а Феррис Эдамс вскочил снова.

— Хотелось бы прояснить этот момент, доктор Кушмен. По-вашему, мужчина ростом пять футов семь дюймов мог нанести такие раны?

— Протестую! — завопил Энди Уэбстер.

— Протест отклоняется.

Джонни подумал, что это решение судьи Шинна имело мало общего с соблюдением процедуры или его планом как можно сильнее испортить протокол. Он просто хотел услышать ответ.

— Мог, если голова была в определенном положении, и не мог, если не была. — Доктор Кушмен посмотрел на старого Энди с нескрываемой враждебностью. — Не могу ответить. И вряд ли кто-нибудь бы мог.

После этого комфортского медика отпустили.