– Неужели… тебя, Симка?

– Сразу видно, что у тебя температура! На что мне, будущей жене состоятельного человека, эта поганая должность?!

– А кого?

– Кого-кого!!! Да Дунаева твоего, вот кого!!! Конечно, зарплата у него все равно не дотянет до оклада директора банка, но все-таки будет значительно выше, чем у занюханного конструктора какой-то там смехотворной категории! Глядишь, и тебе что-нибудь отвалится, а подруга?

– Олег знает? – спросила Татьяна, не зная, радоваться ей или огорчаться.

– Пока нет. Это же сведения из неофициальных источников. И ты пока не говори. Пусть сначала отойдет от своего несчастья, а то не сумеет как следует и обрадоваться!

– Сима, неужели мы откажемся от проведения идеи гейшенизма в широкие мужские массы? – спросила Татьяна и хотела хитро улыбнуться, но опять закашлялась.

– Я тебе, Танька, честно скажу, если бы Фенстер поплелся после работы оттягиваться с гейшами, я удавила бы его собственными руками! Я сама ему гейша! – расхохоталась Симона.

– А как насчет стретчинга и курсов похудания?

– Вот ты погляди на меня, Таня! Разве я худая?

– Нет, Сима! Гляжу и вижу: ты полная и румяная!

– Так вот: Фенстер от этого балдеет, поэтому никогда не стоит торопиться худеть. Любитель толстых (я не побоюсь даже этого грубого слова) тоже всегда может найтись! А что касается стретчинга, то ему такое же решительное «нет», как и гейшенизму! На всякий «ихний» дурацкий стретчинг у нас всегда найдется своя собственная лечебная физкультура и производственная гимнастика! И не вздумай говорить мне про макраме, кактусы и черную магию! На все начхать, когда есть Фенстер, Дунаев и Иркин Вадик-Дима! Надеюсь, ты не возражаешь?

– Как можно! Я тебе давно говорила, что эти кактусы и магия – это не наш профиль! Как, впрочем, и персиковые плитки в туалете.

– Кстати, о Рудельсоне! – сурово сдвинув брови, произнесла Сима, которая при слове «плитки» теперь всегда вспоминала Марка. – А ведь родословная Жаклин-Маргарет-Валуа осталась у него! В кожаной папочке, тисненной золотом.

– Что еще за Жаклин? Что еще за золотая папочка?

– Ну, даешь! Жаклин-Маргарет-Валуа – это же полное имя нашей Жертвы!

Нельзя не отметить, что кошка, услышав свое имя, моментально соскочила с Татьяниного живота и безошибочно понеслась в дунаевскую кухню, проверить, не отвалится ли ей там чего-нибудь вкусненького, а Симона спросила:

– Позвонить, что ли, Рудельсону?

– На что мне Жертвина родословная? – прогнусавила насморочным голосом Татьяна.

– Ну… Мало ли… Захочешь отнести ее на выставку… Она же жутко породистая!

– Не захочу, Симона. Жертве выставка нужна, как нам с тобой стретчинг. Ей бы только есть, спать и лезть на руки, когда ее никто не просит. Ты лучше скажи, как там Гришмановская со своим Вадиком-Димой? Мы же ушли, как только они принялись отношения выяснять.

– Эти сведенья, знаешь ли, не для больных ОРЗ с повышенной температурой тела! Вот поправишься, из первых уст все и узнаешь! Ну, держись, подруга! Спи, ешь витамины, пей морс, если, конечно, он у Дунаева получится, и врачуй ему душу! Пока! Лечу на крыльях любви к своему Юлиану!

– Ну что? По последней? – спросила Симона, с вожделением глядя на пачки «Парламента» и «Золотой Явы», лежащие рядом с неразбивающимся блюдцем.

– Сим! А может, не надо?! – жалобно проканючила Татьяна, ласково поглаживая пальцем золотистый бочок своей пачки сигарет.

– Может отразиться, – покачала головой Ирина Гришмановская, которая еле поместилась в любимом подругами закутке.

– Ну… С одной-то ничего не будет? С «Парламента?» – Сима потянулась за сигаретой, но Гришмановская быстро выхватила у нее пачку и спросила:

– Какой у тебя срок?

– Вообще-то, десять недель, но врачиха думает, что двенадцать.

– Это почему?

– Серая ты, Ирка, как я погляжу, хотя скоро полтинник разменяешь! – заявила Сима. – Врачам всегда надо врать, иначе не вовремя в декрет отправят!

– Ты так думаешь?

– Все так говорят!

– Сим, а как ты себя в консультации чувствуешь… ну… среди молодух? Не стесняешься? – спросила Ирина и покраснела.

– С ума сошла! Да я уже на себе крест поставила, а тут вдруг такая радость! Я, знаете, девки, думаю, что любовь – она любые болезни лечит! Мне врачи что говорили: «Никогда у вас, Симона Иосифовна, не будет детей!» И вот! Стоило в моей жизни появиться феерической любви – и нате вам, пожалуйста! Результат! Рудельсон сдохнет от зависти!

– Зря ты, Сима, так злорадствуешь на его счет. Я его недавно видела. Он действительно очень переживает все случившееся. Сам на себя не похож, – сказала Татьяна.

– Раньше надо было переживать, – зло пробурчала Сима. – А теперь поздно. И нечего его жалеть! Ты моя подруга, а не Рудельсонова!

Татьяна пожала плечами и потянулась за своей «Явой». Ловкие пальцы Гришмановской вытащили пачку и у нее.

– А у тебя какой срок? – спросила Ирина.

– Недель восемь.

– А врачиха сколько думает?