На кухне царила суматоха. Мэгги Догерти, женщина тридцати семи лет, украшала уже готовый торт разрезанными пополам ягодами клубники и вишнями. Она взглянула на Дэниела и улыбнулась:

– Гости скоро будут здесь.

– Да, скоро… С виду торт отличный. Надеюсь, что и на вкус он так же хорош.

– Еще бы, ведь он сверху донизу пропитан хересом.

– Но мы же не скажем об этом Мадж Престон?

– Скажи ей, что это кулинарный херес. Это ведь совсем другое дело.

– А будет ли сегодня утка?

– Да, с апельсиновой начинкой и всяким таким.

– А суп какой?

– Вишисуаз.

– Да? Этим можно похвастаться.

– И еще креветки.

– Бетти Боубент останется довольна.

Он немного постоял, глядя на то, как Мэгги доводит свой торт до совершенства, и сказал:

– Сегодня я отправил Стивена наверх. С ним не все было в порядке. Проследишь, чтобы он перекусил?

Мэгги подняла глаза.

– Зачем ты все время хочешь выставлять его напоказ, одному Богу известно. Ему же невыносимо тяжело с посторонними. Как ты можешь так поступать?

– Мэгги, мы все уже обсуждали. Это ему только на пользу.

Торт был готов. Мэгги взяла со стола влажную салфетку и вытерла руки.

– Мэгги, ради всего святого, не выводи меня из себя, – тихо проговорил Дэниел. – Сегодня и без того трудный день. Я только что вышел еще из одной битвы.

Она опять посмотрела на него. Взгляд ее смягчился.

– Тебе виднее.

Мэгги повернулась и позвала молодую женщину, только что вошедшую на кухню:

– Пэгги, накрой поднос для господина Стивена и отнеси наверх. Ты знаешь, что он любит. Кстати, все ли готово для обеда?

– Да, миссис Догерти, – ответила Пэгги Дэниш. – Лили только что подала на стол главное блюдо. Выглядит замечательно.

– Пойду-ка я проверю это сама. – Мэгги улыбнулась девушке, сняла белый передник и, пригладив волосы, вышла из комнаты. Дэниел последовал за ней. В проходе они вдруг остановились.

Мэгги нельзя было назвать ни дурнушкой, ни красавицей, но лицо ее прямо-таки лучилось мягкой добротой. Дэниел взглянул на Мэгги и сказал:

– Извини меня. От всего сердца прошу, извини.

– Не глупи. Я ждала очень долго и не стыжусь говорить это.

– Да, Мэгги, но это после тех двадцати лет, когда я был тебе как отец…

– Ха! Я никогда не думала о тебе, как об отце, Дэн. – Она слегка улыбнулась. – Забавно называть тебя просто Дэном.

– Значит, ты не пойдешь на свадьбу?

– Нет. – Она отвернулась, посмотрела в глубину коридора. – Я думала об этом и поняла, что не смогу. Мне же придется следить за своей речью и манерами. Это будет тяжело. Ведь когда она относилась ко мне свысока, я уже хотела было развернуться и уйти. Не знаю, что меня тогда удерживало. – Мэгги опять взглянула на него. – Потом-то я поняла, что я здесь надолго. Но никогда не думала, что это затянется на двадцать лет. Раньше, бывало, воображала себе, что я здесь из-за Стивена, потому что он был такой беспомощный и нуждался в любви. И до сих пор нуждается, – она кивнула Дэниелу, – больше, чем все мы.

– Я бы так не сказал, Мэгги.

Когда она резко повернулась, Дэниел поймал ее руку и уже хотел было произнести: „Не бойся, это больше не повторится". Но Мэгги опередила его и сказала, глядя ему прямо в лицо:

– Как тебе известно, в выходной день я поеду к моей кузине Елене. Ты помнишь, на Боуик-роуд, 42. – Она слегка покачала головой и пошла прочь.

Дэниел сильно прикусил губу, но остался стоять на том же самом месте.

Ужин подошел к концу. Гости восторженно обсуждали блюда и в очередной раз поздравляли Уинифред с удачным выбором кухарки – Мэгги Догерти.

Как обычно, женская часть общества перешла в гостиную, оставив мужчин наедине с их сигарами и портвейном. Такую традицию завела Уинифред, как только семья поселилась в новом доме. Этот несуразный, давно устаревший обычай поначалу веселил Дэниела. Но только поначалу…

Аннетта Эллисон сидела на жестком стуле рядом с роялем и переводила взгляд то со своей матери на будущую свекровь, то с Мадж Престон на Бетти Боубент. Мысли ее бессознательно складывались в молитву. „Боже милостивый, – говорила она себе, – не дай мне превратиться в одну из них". При этом Аннетта вовсе не бранила себя за такие мысли и не думала раскаиваться, особенно за нежелание быть похожей на мать. Хотя ей, с пяти лет воспитывавшейся в женском монастыре, такое неприязненное отношение к людям должно было бы казаться кощунством.

Аннетта понимала, что в этот вечер им с Доном не удастся провести наедине даже пяти минут, ведь обе матери – ее и Дона – следили за влюбленными, словно тюремные надзиратели. Куда уж тут! Когда Аннетта думала о матери жениха, она начинала слегка опасаться за свое будущее. Ведь, став женой, она уже не сможет скрывать свои чувства и сдерживать свой язык…

Миссис Боубент между тем упомянула в разговоре злополучную Марию Толлет, и мать Аннетты тут же переменила тему, заявив:

– Не правда ли, было бы великолепно, если бы мы могли заказать погоду на следующую субботу?