Наш самолет — турбовинтовой двадцатиместник российского производства, принадлежащий компании «Мали Эр», — очень сильно гудел, а еще то и дело резко кренился на борт. Причиной этого, как нам сказал по громкоговорителю пилот, объяснявшийся с пассажирами на французском языке с очень сильным русским акцентом, являлись конвекционные потоки воздуха, которые в утреннее время образовывались над засушливой местностью — как раз такой, над какой мы в этот момент и пролетали.

Девятисоткилометровый перелет из Бамако в Томбукту должен был занять около трех часов, но на самом деле продлился более девяти часов — и все из-за не предусмотренных в расписании посадок, которые мы сделали в Сегу и Мопти, чтобы взять там на борт новых пассажиров. К счастью, я уже не первый раз путешествовал по африканскому континенту, а потому знал, что подобные безобразия, которые на Западе вызвали бы вполне обоснованное негодование, здесь воспринимались как нечто само собой разумеющееся, и совершенно спокойно отнесся к увеличению времени полета на шесть часов. Что касается профессора, то он сильно разнервничался, и оба раза, когда самолет делал непредвиденную промежуточную посадку, ходил к пилоту и на своем ломаном английском языке, перемешанном с испанскими ругательствами, обвинял его в низком профессионализме и возмущенно говорил, что тот перепутал самолет с пикапом, который подбирает всех, кто попадается по дороге.

Наконец — уже в пятом часу дня — мы приземлились в аэропорту Томбукту, чувствуя себя измученными от ерзанья на неудобных сиденьях и думая только о том, как бы поскорее добраться до гостиницы, чтобы принять там душ или ванну, а затем выпить литр-другой-третий холодного пива.

Гостиница «Азалаи», находившаяся буквально в нескольких шагах от окружавших Томбукту песчаных барханов, но располагавшая прохладными и уютными номерами с множеством комнатных растений, показалась нам настоящей Шангри-Лой посреди пустыни, а потому мы с большим трудом заставили себя отказаться от более длительного отдыха и уже через полчаса отправились по делам. Мы решили потратить остаток дня на решение проблем, которые требовали нашего внимания в первую очередь. Нам нужно было встать на учет в местном комиссариате, что в обязательном порядке делали все приехавшие в Мали иностранцы, а затем, как того требовали местные власти, нанять официального гида (правда, за определенную плату избавиться от этого гида не составляло особого труда). К тому же мы рассчитывали посмотреть на диковинную мечеть Джингеребер, которая находилась в южной части города.

Как только мы вышли из гостиницы, за нами тут же увязалась стайка детишек, которые то и дело дергали нас за одежду и кричали: «Каду!», «Каду!»

— Что эти чертенята кричат? Что это за «каду»? — спросила меня Кассандра, отгоняя самого маленького из ребятишек, норовившего залезть рукой в ее карман.

— «Каду» — это «подарок» по-французски, — пояснил я.

— Ага… Такое впечатление, что у всех детей Томбукту сегодня день рождения.

— Подождите секунду, — сказал профессор. — Я посмотрю, нет ли у меня монеток. Если есть, то дам им несколько, и тогда они, возможно, оставят нас в покое.

— Даже не вздумайте засунуть руку себе в карман, профессор, — поспешно вмешался я. — Если они увидят, что вы собираетесь им что-то дать, вам потом не отогнать их от себя и брандспойтом.

— Да, но… они такие грязные и оборванные, что мне не жалко дать им несколько франков.

— Вы тем самым, возможно, облегчите себе совесть, однако им самим никакой пользы не принесете. Своими подачками вы добьетесь только одного: родители этих ребятишек будут ежедневно посылать их попрошайничать, вместо того чтобы заставлять своих отпрысков ходить в школу. Если вы и впрямь хотите сделать для них что-нибудь полезное, то запишитесь в какую-нибудь неправительственную организацию, которая занимается оказанием помощи бедным.

— Черт возьми, Улисс, а не слишком ли цинично ты рассуждаешь?

— Дело в том, профессор, что я видел уже достаточно много африканских городов и селений, где подачки сострадательных туристов избаловали местных ребятишек и их родителей, и они превратились из скотоводов и ремесленников в профессиональных попрошаек.

— Ладно, хватит. Может, ты и прав, я об этом не подумал.

— Не переживайте. Давайте просто не обращать на них внимания — тогда им рано или поздно надоест за нами бегать и они оставят нас в покое.

Следовавшая за нами по пятам шумная орава детей и в самом деле постепенно растаяла, и мы смогли спокойно дойти до комиссариата. Встав там на учет и наняв гида, а затем избавившись от него, мы отправились в южную часть Томбукту, наслаждаясь непривычной для нас прогулкой по засыпанным песком улицам. Время в этом городе, похоже, давным-давно остановилось, и он выглядел почти точно так же, как и несколько веков назад. Стены домов, построенных из дерева, соломы и глины, образовывали улочки, которые под немыслимыми углами извивались то влево, то вправо, делая бессмысленными все карты и путеводители. Лишь только заметный издалека главный минарет мечети Джингеребер позволял нам хоть как-то ориентироваться в этом Хаосе, и после очередного поворота улицы мы увидели перед собой мечеть во всей ее красе.

Этот молитвенный дом — с опорными конструкциями из дерева и минаретами причудливой формы, из которых на разном расстоянии друг от друга торчали концы поперечных балок, — был построен из глины. Стены мечети, казалось, впитывали в себя лучи заходящего солнца, отчего их песочный цвет приобретал оранжевый оттенок.

— Какая красивая мечеть, — восхищенно сказала Кассандра, подняв руки и заложив их за голову.

— А можно в нее войти? — поинтересовался профессор, зачарованно глядя на мечеть. — Мне хотелось бы посмотреть, как она выглядит внутри.

— Думаю, никто не станет нам препятствовать, — ответил я. — Но сейчас, к сожалению, слишком поздно. Давайте уж лучше придем сюда завтра — если, конечно, у нас будет время.

— А знаете, ведь эта мечеть была построена по приказу чернокожего царя, который изображен на Каталанском атласе, — сказал профессор.

— Это тот, который нарисован рядом с изображением Томбукту и держит в руке маленькое солнце? — спросила Кассандра.

— Именно так. Ее строительство закончилось, если я не ошибаюсь, в 1325 году. С этой мечетью, кстати, связан один очень интересный факт… — начал рассказывать профессор, снова пытаясь быть в центре внимания. — Дело в том, что ее архитектором был выходец из Испании, а точнее, из Андалусии, и звали его Эс-Сахели.