— Барух, ты?! Ты же Барух, новый зять Наума, полицейский?

Я кивнул и удивился:

— Откуда ты меня знаешь?

— Ну как же… Нас же знакомили на свадьбе Наума, забыл?

Я снова пожал плечами.

— Тебя я тоже узнал, — сказал Эфраим, глядя на резко погрустневшего Умницу. — Ты ведь тоже был на свадьбе, в штраймле? — он очертил круг над головой. И вдруг спросил с горечью: — Это вы ей рассказали? Про Варю? Зачем?

Умница отрицательно замотал головой, потом махнул рукой:

— Да какая уже разница.

— Понял, — кивнул я, вытащил пистолет и навел на Плоткина.

Эфраим испугался и воздел руки вверх. Умница, правда, испугался еще сильнее. Дина негромко, но протяжно визжала с дивана.

— Рабби Зельцер, — уважительно воззвал я, — вам, как духовному лидеру, предстоит решить, что делать с этим евреем.

— Мне??? — возмутился Умница. — Ну, знаешь, Боря… Ты меня в это не втягивай!

— Понял, — сказал я. — Тогда уведите его вдову, рабби, я сам все кончу.

Плоткин вдруг рухнул в кресло со стоном:

— Вдову! Нет! За что?!

— За вранье! — отрезала Дина с дивана. — Женой я тебе уж точно теперь не буду. А не хочешь, чтоб я была твоей вдовой — дай мне гет! Немедленно. В присутствии раввина и второго свидетеля. Мне гет, а раввину — деньги. Все. Ты у меня вылетишь в ктубу! Понял, аферист?

— Ой, да какие такие деньги? — выпучил глаза Плоткин. — Ты же прекрасно знаешь, что эти деньги не мои. А мои ты уже все истратила.

— Я??? — задохнулась Дина.

Умница сидел неподвижно, и только голова его вертелась, как у совы на дневном свету. И глаза были такие же — большие, круглые и совершенно бессмысленные.

— Рабби Зельцер и госпожа Плоткина! — решительно скомандовал я, а моя суперменская усмешка сияла над дулом пистолета. — Идите в банк и спокойно снимайте деньги. Я сделаю за вас всю грязную работу.

Умница, услышав слово «идите», вскочил и бочком двинулся к двери.

— Нет! — неожиданно возразила Дина. — Я не буду снимать деньги со счета в день смерти своего мужа. Это слишком подозрительно.

Все задумались.

— Еще бы! — прошептал Эфраим, растягивая узел галстука. — Не такая уж ты дура.

О'Кей, — сказал я, — двое суток он у меня тут просидит. Вам этого хватит?

— Да! Да! — вдруг заорал Умница и рванулся к двери.

Но Дина успела первой и оказалась на его пути, крича:

— Нет! Мы с рэбе не успеем! Минимум — три дня! Да, рэбе? А то он отменит чек!

Я осклабился:

— А как он сможет отменить чек, хотел бы я знать? Нет, ни один чек он уже никогда не отменит.

— А нельзя ли его вообще не… отпустить дня через четыре? — вдруг спросил Умница. — Ибо сказано же вам «не убий»… — он пристыженно замолчал, словно сам усомнился в сказанном.

— Как сочтете нужным, рабби Зельцер, — я с недовольным видом откинулся в кресле, покачал ногой, потом достал наручники и швырнул их на столик, рядом с субботними шандалами. — Просто не хотелось торчать здесь лишние два дня.

И тут Плоткин сломался. И плачущим голосом сказал:

— Рабби Зельцер… это будет точно такое же убийство, просто другими руками… если я сегодня вечером не передам деньги по назначению, меня все равно убьют. И Борю, если он окажется рядом — тоже. Но сначала они будут нас пытать и узнают кто забрал их деньги. А потом найдут и вас. И тоже убьют. И детей моих убьют, и жену мою убьют, и наложницу…

— Это кто же здесь наложница?! — завопила Дина.

— Варвару я имел в виду, — злобно пояснил Эфраим. — Лучше убейте меня сразу. Только и вам не жить, — трагически добавил он.

— Надо помочь этому еврею выпутаться из беды, — наконец изрек Умница слова достойные раввина и духовного лидера. После чего требовательно посмотрел на меня.

Я пожал плечами:

— Можно и помочь… — Я вдруг вспомнил про «зайчикофф». И сымпровизировал: — Только кто тогда, рабби Зельцер, поможет бедным агунот? Сколько будет самоубийств среди этих несчастных еврейских женщин, отчаявшихся создать еврейскую семью с любимым человеком? Сколько еврейских детей не родится? Сколько будет сделано абортов? Сколько евреев должно будет вести презренную жизнь мамзера? Сколько их всех будет? Десятки? Сотни? Допустимо ли спасти несколько жизней, чтобы загубить многие?! Имеем ли мы право лишить надежды этих брошенных женщин и отдать деньги Эфраиму? Те самые деньги, которые так нужны для эффективного розыска их беглых мужей!

Наступила тяжелая пауза. Умница смотрел на меня так, словно увидел впервые. Пальцы его слегка шевелились. Не исключено, что он мысленно набирал телефон амбуланса. И продолжал всматриваться в меня с каким-то отчаянным ожиданием. Черта-с-два, не дождется, что подмигну. И я, невозмутимо приподняв бровь, продолжил:

— Рабби Зельцер! Я вижу, что вам тяжело принять мои светские доводы. Но ведь в основе их лежит сострадание к моему народу. Так?

Плоткин тяжело задышал, отвернувшись.

— Мне тоже его жаль, — сказал я, указав стволом на Эфраима. — Но надо уметь выбирать. Кто за агунот?