— Ну, и как впечатление?

— Очень хорошее, — вежливо отвечаю я и в свою очередь спрашиваю, — А как Ваше?

Он смеется. Затем как гостеприимный хозяин предлагает чай, сухари, пряники. От чая я не отказываюсь и с удовольствием прихлебываю ароматный и крепкий напиток.

— Как проводите отпуск, соратник? — интересуется Ворошилов неожиданно. — Театры, выставки, или так, с детьми гуляете? Сейчас в столице есть что посмотреть, — он мечтательно заводит глаза вверх. — Особенно рекомендую: сейчас идут гастроли Ла-Скала. Сегодня дают «Норму».

Обер-прокурор напевает несколько тактов из «Марша друидов». Слышал я, что соратник Ворошилов — страстный театрал, и вот теперь — подтверждение. Я, конечно, немного разбираюсь в опере, но как-то не готов к беседам с театралом в фельдмаршальском мундире… А Климент Ефремович между тем продолжает:

— Потом, в Малом театре идет «Драматическая трилогия» Толстого. Не правда ли, соратник, Жаров превосходен в роли Годунова?

Перун-заступник, вот это влип! Да я лучше бы пошел в атаку на целую зенитную бригаду японцев в одиночку, чем это!..

— Да, да, соратник, Жаров не подражаем. — Господи, что ж еще сказать?

— А если Вам, соратник захочется чего-нибудь полегче, то очень рекомендую оперетту «Вольный ветер». Прекрасная легкая вещица, замечательно господин Дунаев написал. Очень рекомендую. И супругу возьмите: вот как раз свою вину и загладите.

Вот это уже ближе к делу. Виноват, вопросов не имеется. Встаю, одергиваю китель:

— Господин обер-прокурор вину свою признаю в полном объеме. Прошу дать возможность кровью искупить…

Он останавливает меня, крепко взяв за локоть:

— Не знаю, какую вину Вы, соратник Соколов, признаете, но могу сказать одно: перед Синодом у Вас вины нет.

Как интересно! А как же проломленный череп генерал-майора, три звонаревских зуба и еще это, отбитое, чем интенданты размножаются? Это значит не вина?

— А крови Вы, соратник, уже пролили за Россию столько, что иному на всю жизнь хватит. Я же имел ввиду, то, что тот день Любовь Анатольевна наверняка планировала провести несколько иначе, нет? — он широко улыбается. — Да Вы садитесь, садитесь. У меня к Вам очень серьезное предложение: не хотели бы Вы перейти на службу к нам?

Если бы Климент Ефремович прямо сейчас достал бы кувалду и от всей души ошарашил бы меня этой кувалдой по темечку, я и то бы меньше удивился.

Я изумленно молчу. Бывают же на свете чудеса.

— Да Вы не торопитесь, Всеволод Львович, подумайте. Вы нам подходите. Вы уже достаточно повоевали на фронте, чтобы Вас кто-то мог посметь обвинять в трусости, так не пора ли теперь подумать и о службе на другом поприще? У Вас семья и Вам, конечно, хотелось бы проводить с ней побольше времени. А наша служба ничуть не менее важна чем фронт, уж поверьте.

Да я верю, верю, господин обер-прокурор, просто…

— В деньгах Вы ничего не потеряете: при переводе я гарантирую Вам присвоение чина статского советника.

Да уж… Вот так небрежно предлагают генеральство, правда, штатское, но какая разница. В деньгах, пожалуй, даже выиграешь…

— Прошу прощения, соратник, но что я могу делать в Вашем ведомстве? Я всего лишь офицер-танкист, смею думать неплохой. Но ведь в Вашем ведомстве танков нет. Или…

— Разумеется, нет. Я думаю предложить Вам должность столоначальника одного из столов Святейшего Синода. Ваши начальники все отмечают, что «…с бумагами управляется успешно, член партии, пользуется заслуженными доверием и любовью подчиненных». О. Михаил, о. Феодосий, другие Ваши военные иерархи и, что особенно показательно, о. Платон — все в один голос дают Вам самые лестные характеристики…

«…особенно показательно, о. Платон?..» А крестик-то у него всего-то ротного иерарха! Или… Ох, и не прост же ты, батюшка, ох и не прост!.. Да что это я: нашел где простых искать — в Святейшем Синоде! Видать, и в самом деле мне контузия крепко боком вышла, дураком становлюсь!..

— … и указывают на Вашу искреннюю преданность делу партии и патриотизма. Все беседовавшие с Вами в эти три дня отмечают хорошую наблюдательность, блестящую память, спокойный и уравновешенный характер. Вы хорошо образованы, вовсе не глупы, преподаватели и товарищи по Академии отмечают в Вас живость ума. Так что Вы нам подходите. — Он весело смотрит на меня и усмехается. — Уважая свободу воли, я не буду сообщать о своем предложении Вашей супруге. Так что жду Вашего решения, — Ворошилов на секунду задумывается, — дня два Вам, думаю, хватит. А пока, — он снова широко улыбается, — сходите в театр. Все-таки очень рекомендую союзников, миланскую оперу…

…Из здания Синода я выхожу в совершеннейшей растерянности. «Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом…» — так, кажется, поется в старой юнкерской песенке? Быть генералом неплохо. Вот только каким генералом?..

Внезапно я вспоминаю, что сказал обер-прокурор на прощание. А откуда, интересно, он знает, что Любаша спит и видит: как бы оставить меня дома? Что это: простая человеческая логика или… или они, что, следят за всеми нами? За этими мыслями я и не замечаю, как оказываюсь около своего дома.