— Здорово, то, что я хотела, а она останется такой же яркой?

— Когда все заживет, она станет чуть-чуть более блеклой. Если будешь правильно за ней ухаживать, все будет хорошо.

— Класс, надо это отпраздновать!

— Да, мне теперь тоже можно немного пригубить.

— Ща, все организуем! — резко подорвался Кирюха.

— Вы никуда не спешите? — спросил я у девушек.

— Да нет, такое дело грех не обмыть. Вот возьми, как договаривались. — и они почти синхронно протянули мне деньги.

— Спасибо, носите на здоровье.

Дальше, в течение часов двух мы общались, пили вино, которое они принесли с собой. Кирюха пытался окучивать захмелевшую Наташу, та вяло отбивалась. Мы с Викой обсуждали фильмы и книги, оказалось, что у нас много общих интересов. Национальную тему, по взаимному молчаливому согласию, мы обходили стороной. Тем временем Наташа вспомнила, что ей завтра рано вставать в автошколу и засобиралась домой, Кирюха вызвался ее провожать. Они вопросительно посмотрели на Вику. Вопреки моим ожиданиям, она сказала, что еще задержится, все равно им в разные концы ехать.

— Смотри, сейчас набегут его друзья скинхеды и подвергнут тебя глумлению. — попытался шутить пьяный Кирюха.

— Иди-иди, горе-Казанова! — отмахнулась Вика.

Я закрыл за Наташей и Кирюхой дверь и вернулся в комнату. К этому моменту я был уже изрядно под мухой. Плюхнувшись на диван рядом с Викой, я неожиданно ощутил, как ее бедро прижалось к моему, меня стало одолевать нарастающее возбуждение. В конце концов, почему бы и нет? Почему я не могу разок переспать с еврейкой, мне же на ней не жениться и рожать от меня она не будет. Я взял руку Вики в свою ладонь и внимательно посмотрел ей в глаза. В глубине ее антрацитовых зрачков отражалась моя лысая башка. Наши губы соприкоснулись. Мы оба понимали, что делать этого нам не нужно, что ни мне, ни ей эта связь ничего хорошего не принесет, но поделать с собой ничего не могли. Через некоторое время на моем раздолбанном диване сплелись наши обнаженные тела. Викино лоно оказалось необыкновенно узким и влажно-горячим, что подарило мне довольно острые ощущения. Девушка, как и многие раскрепощенные дамы восточных кровей, была опытной и страстной любовницей, умевшей получать удовольствие сама и, дарившая его партнеру. Мой бедный диван, жалостно скрепя, полночи ходил ходуном. Проснулись мы довольно поздно, где-то в час. Открыв глаза, я увидел перед собой солнечного зайчика на смуглом Викином плече. Почувствовав мой взгляд, она рывком перевернулась лицом ко мне. Ее щека еще хранила красный след от подушки, между двух больших грудей с крупными коричневыми сосками на увесистой золотой цепочке свисала шестиконечная звезда.

— Зачем я это сделала? Был бы ты хорошим еврейским мальчиком, прошедшим обряд бармицвы, а ты — скинхед, расист и антисемит. Что же делать? Самое ужасное, мне понравилось, то, что мы делали вчера ночью, и мне хотелось бы повторять это снова и снова. Не то, чтобы ты — офигенный любовник, но между нами словно искра проскочила, тебе так не показалось? — неожиданно выдала мне Вика.

Я, лежа, переваривал услышанное. Дело в том, что я тоже почувствовал нечто особенное, чего ранее не испытывал. Вот те на! Не хватало еще мне в еврейку влюбиться!

— Знаешь, я думал, что это будет обычным пьяным ничего не значащим трахом. Но проснувшись с тобой утром в одной постели, я сейчас понимаю, что хотел бы каждое утро просыпаться и видеть тебя рядом. — слова правды давались мне с превеликим трудом, я будто бы слышал свой голос со стороны, и звучал он странно и чуждо.

Вика провела рукой по свастике на моей груди.

— Что же нам теперь делать? Наша связь обречена на неудачу. Я должна бежать отсюда и больше никогда тебя не видеть, но чем больше времени я лежу с тобой в постели, тем больше я хочу остаться здесь навсегда. Господи, почему, я с первого взгляда влюбилась в скинхеда, а не в смуглого сефарда с берегов Сиона! Родители уже начали подыскивать мне хорошую партию, как среди российской еврейской общины, так и в Израиле.

— Я тоже видел свою возлюбленную крепкой русской девицей или голубоглазой немецкой фройляйн, ну, на худой конец хохлушка или испанка, но, чтобы спать с еврейкой! А если об этом узнают мои товарищи по борьбе? Да, попадос.

— Может быть, будем тайно встречаться?

— Давай попробуем, может, разочаруемся друг в друге, и все пройдет. — сказал я, сознавая всю эфемерность подобного предположения.

Недели две мы встречались, не говоря никому ни слова о наших отношениях. В пивняки и клубы, где собирались бритоголовые и футбольные хулиганы я ее, естественно, не водил, да и Вика не показывала меня своей мажорной компании. Мы ходили в кино, театры, гуляли по московским бульварам, до исступления любили друг друга, доламывая мой старый диван. Наши разговоры частенько заканчивались ожесточенными спорами, когда мы касались национальной темы, каждый из нас с криками отстаивал свою точку зрения, не достигнув соглашения на словах, мы каждый раз достигали консенсуса в постели: накатывало жаркое лето, едкий запах пота и спермы повисал в моей комнате.

Однажды, когда родители Вики уехали на дачу, она пригласила меня в гости. Викина семья жила в просторной трехкомнатной квартире на Смоленской. Папа ее был известным московским адвокатом, а мама преподавала иврит в одной из московских еврейских школ. Квартира была со вкусом обставлена дорогой антикварной мебелью, в гостиной стоял домашний кинотеатр.

— Так вот на что тратятся деньги, украденные у русского народа!

— Хватит, ты опять хочешь поссориться, иди лучше есть. — донесся с кухни Викин голос.

Мы основательно поели различных деликатесов, обнаруженных в холодильнике. На кухне, в рамках висели два фото похожих друг на друга носатых мужчин с грустными глазами.

— Прадед мой и его брат. Прадед был репрессирован по «делу врачей», а его брата немцы убили в Бабьем Яре. — перехватив мой взгляд, объяснила Вика.

— Мой прадед тоже погиб на войне, под Сталинградом. А дед дошел до Берлина. Он сыном полка был.

— Как же ты можешь после этого делать себе свастику на груди и читать эти свои нацистские книжонки?!