Шрифт:
«Идеал красоты человеческой — русский народ. Непременно выставить эту красоту, аристократический тип и проч. Чувствуешь равенство невольно: немного спустя почувствуете, что он выше вас».
«Самосочинение. Человек всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется».
«Русский народ весь в православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет — да и не надо, потому что православие всё. Православие есть церковь, а церковь — увенчание здания и уже навеки. Что такое церковь — из Хомякова. Вы думаете, я теперь разъяснять стану: нимало, нисколько. Это всё потом и неустанно. А покамест лишь ставлю формулу, да к ней прибавляю и другую: кто не понимает православия — тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того; тот не может и любить русского народа, а будет любить его лишь таким, каким бы желал его видеть. Обратно и народ не примет такого человека как своего: если ты не любишь того, что я люблю, не веруешь в то, во что я верую, и не чтишь святыни моей, то не чту и я тебя за своего. Широк, вынослив и в верованиях терпим. О, он не оскорбит его, не съест, не прибьет, не ограбит и даже слова ему не скажет. Народ искреннего человека, каким бы желал его видеть, выслушает, если тот умен и толков, поблагодарит за совет даже, за науку, мало того, советом воспользуется (ибо широк русский народ и отвлекать всё умеет), но своим не сочтет, руки не подаст ему, сердца своего не отдаст ему. А наша интеллигенция из чухонских болот прошла мимо. Сердится, когда ей говорят, что не знает народа».
«При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я конечно народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), — хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему».
«Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».
«Что Россия не в одной только Европе, но и в Азии, и что в Азии, может быть, больше наших надежд, чем в Европе».
«Восточный вопрос разрешится сам собою. В сущности Восточный вопрос для нас теперь и не существует. Мы решим его вдруг, в грядущие времена, выберем минутку такую в Европе, вроде франко-прусской войны, и когда при том сама собой затрещит Австрия».
«Уничтожение аристократизма, петербургского взгляда на народ и на Россию и смирение перед нею».
«Петербург ничего, а народ всё».
«Проливать кровь вы не считаете нравственным, но проливать кровь по убеждению вы считаете нравственным. Но, позвольте, почему безнравственно кровь проливать?»
«Если мы не имеем авторитета в вере и во Христе, то во всем заблудимся».
«Нравственные идеи есть. Они вырастают из религиозного чувства, но одной логикой оправдаться никогда не могут».
«…огромный факт появления на земле Иисуса и всего, что за сим прошло, требует, по-моему, и научной разработки».
«Убеждение же человечества в соприкосновении мирам иным, упорное и постоянное, тоже ведь весьма значительно».
«Что царь русский есть царь и повелитель всего мусульманского Востока. Пусть приучаются к этой мысли в Константинополе».
«Я ничего не ищу, и ничего не прошу, и не мне хватать звезды за мое направление».
«Я, как и Пушкин, слуга царю, потому что дети его, народ его не погнушаются слугой царевым. Еще больше буду слуга ему, когда он действительно поверит, что народ ему дети. Что-то очень уж долго не верит».
«У нас всё в вопросах, всё будущее наше».
«Для народа в Петербурге только то лишь важно, что в нем его великий царь живет».
«Восторжествует православие, самодержавие, добрые мысли, святая простота и высота созерцания жизни».
«О, без интеллигенции нельзя обойтись, но и спросить после, а прежде народ».
«Много происходит, а вдруг и совсем даже как-то внезапно».
«Пусть приучаются к мысли, что мусульманский Восток и Азия принадлежат Белому царю».
«Имея море и флот, а теперь у нас всего только одна балтийская лужа, на которую польстился Преобразователь».
«У нас в России обратное: народ ждет всего от царя. Пугачев, шедший истребить помещика, должен назваться царем, чтобы иметь успех».
В заключение этого раздела хочу в порядке информации для размышления привести слова младшего современника Достоевского, человека талантливого и здравомыслящего — Герберта Уэллса:
«В то время как весь мир к западу от России изменялся очень быстро, сама она в течение XIX в. изменялась крайне медленно. В конце этого столетия, как и в его начале, она все еще представляла собой великую монархию в стиле позднего XVII столетия, основанием которой было варварство; она все еще находилась на той стадии, когда дворцовые интриганы и императорские фавориты могли осуществлять контроль над ее международными отношениями.
Она провела через всю Сибирь длинную железную дорогу, в конце которой ее ожидала катастрофа русско-японской войны. Она использовала современные методы войны и новые виды вооружений лишь в той степени, в какой позволяли ее слаборазвитая промышленность и ограниченное количество достаточно образованных людей. Такие писатели, как Достоевский, создали нечто вроде мистического империализма, основавшегося на идее Святой России и ее миссии. Эта идея была окрашена расовыми предрассудками и антисемитскими настроениями; однако, как показали последующие события, она не смогла глубоко проникнуть в сознание масс россиян» (из книги «Очерки истории цивилизации»).