– Ты его знаешь?

– Нет, иногда случайно встречаюсь – не часто. Уж точно не так часто, как вижу его жену.

– Откуда ты знаешь, кто она?

– Купила у меня несколько картин за эти годы. Она мне нравится. Интеллигентная женщина.

– И с хорошим художественным вкусом?

Смех Леле вырвался из трубки.

– Скромность не позволяет мне ответить на этот вопрос.

– О нем что-нибудь говорят? Или о них?

Последовала долгая пауза, наконец Леле ответил:

– Я ничего не слышал. Но могу поспрашивать, если хочешь.

– Только чтобы никто не догадался, что ты что-то выведываешь.

Брунетти знал, что это излишне, но все-таки.

– Не бойся, комар носу не подточит, – пообещал тот.

– Буду очень признателен, Леле.

– Что-нибудь связанное с Региной?

– Нет, совсем нет.

– Вот и славно. Она была чудесной женщиной, Гвидо. – И, будто внезапно осознав, что употребил прошедшее время, он быстро добавил: – Позвоню тебе, если что-нибудь выясню.

– Благодарю, Леле. – Брунетти чуть не напомнил о деликатности дела, но ограничился лаконичным прощанием: чтобы процветать, как Леле, в мире венецианского искусства и антиквариата, надо иметь в характере шелка столько же, сколько и стали.

Еще не было двенадцати, но запах весны, ведшей осаду города всю последнюю неделю, так и манил его из кабинета. Да и вообще, он начальник, так почему бы просто не встать и не уйти, раз вздумалось? Комиссар не счел себя обязанным остановиться и оповестить синьорину Элеттру, куда идет. Вероятно, она увлеклась компьютерным взломом, и он не собирался быть ей ни помощником, ни, по правде говоря, помехой. Вот и оставил ее за этим делом и направил свои стопы к Риальто и к дому.

Выходил он из дома холодным, сырым утром, а сейчас сияющий день, тепло… Брунетти расстегнул пиджак и пальто, размотал шарф и засунул в карман, но все равно ему было жарко – аж спина взмокла, ознаменовав открытие сезона. Шерстяной костюм превратился в вериги, и комиссара посетила предательская мысль, что брюки и пиджак стали теснее, чем были в начале зимы, когда он начал их носить. Добравшись до моста Риальто, он рванулся вперед с внезапно нахлынувшей бодростью и побежал по ступенькам. Через дюжину скачков запыхался, пришлось перейти на шаг. Наверху сделал передышку – остановился и посмотрел налево, в сторону излучины, где Большой канал поворачивал в сторону Сан-Марко и Дворца дожей. Солнце ослепительно сверкало на воде, на которой качались первые черноголовые чайки.

Дыхание выровнялось, и он начал спускаться вниз. Умиротворенный ласковым деньком, Брунетти не чувствовал обычного раздражения из-за того, что улицы запружены народом и повсюду топчутся туристы. Проходя между рядами фруктовых и овощных лавок, он обнаружил, что привезли первую спаржу. Удастся ли подбить Паолу, чтобы купила? Взгляд на ценник – и все ясно: надежды нет, по крайней мере до следующей недели, когда спаржа наводнит рынок и цена упадет вдвое. Прогуливаясь, комиссар разглядывал овощи, изучал цены, время от времени кивая и раскланиваясь. Вот в последней лавочке справа знакомые розетки молодых листьев – надо зайти, взглянуть поближе, спросить.

– Это пунтарелле? [10] Вот не ожидал увидеть его на рынке так рано.

– Да, и самый лучший на Риальто! – заверил его лоточник с лицом, горевшим от многолетних винных возлияний. – Шесть тысяч кило, и это еще дешево!

На такие глупости Брунетти отвечать не стал. Когда он был мальчишкой, килограмм puntarelleстоил несколько сот лир и его почти никто не ел, а кто покупал, так в основном уносили домой и скармливали кроликам, которых незаконно держали во двориках или садиках на задах дома.

– Я возьму полкило. – И он достал из кармана несколько бумажек.

Лоточник перегнулся через груды овощей, разложенные перед ним, и подцепил щедрую жменю острых, едких зеленых листьев. Жестом фокусника он извлек из ниоткуда лист оберточной бумаги, шлепнул на весы, обрушил на него листья и быстро свернул все вместе в аккуратный кулек. Положил его на коробку с ровными рядами мелких кабачков и протянул ладонь. Брунетти отдал ему три тысячелировые банкноты, не спросил полиэтиленового пакета и двинулся домой.

Под часами повернул налево и направился к Сан-Апонал и к дому. Бездумно нырнул в первый переулок справа и вошел в закусочную, где заказал прошутто [11] , обернутый вокруг тонкой хлебной палочки, и стакан шардоне, чтобы смыть соленый вкус мяса.

Через несколько минут, снова запыхавшись – ступенек больше девяноста, – он открыл дверь своей квартиры. Желанное приветствие – поток знакомых запахов согрел душу и пропел о доме, очаге, о семье и радости.

– Паола, ты здесь? – воззвал он, хотя неистовый аромат чеснока и лука сообщил ему, что она дома.

Крик «да» донесся из кухни и повел его по коридору. Он положил бумажный кулек на стол и прошел через кухню поцеловать жену и глянуть, что жарится на сковородке.

В густом томатном соусе булькали желтые и красные полоски перца, и в воздух поднимался аппетитный запах колбасы.

– Тальятелле? – назвал он свою любимую домашнюю пасту.

Она улыбнулась и нагнулась помешать соус.

– Оно самое. – Повернулась к столу, увидела кулек. – Это что?

– Пунтарелле. Подумал – сделаем салат с анчоусовым соусом.