– Эта жалкая стагая вешалка будет жить. – Пигаль накладывала куски холодного мяса на хлеб. – Ее увезли в больницу к монахиням. Думаю, выздоговев, она уйдет в монастыгь. Не без помощи коголя, полагаю. Я видела, как этот человек, всегда одетый как для похогон, готовил lettre de cachet.

– Бедная, погрязшая в самообмане женщина, – вздохнула графиня. – Какая катастрофа!

– Для этой девицы, Аугелии, ты хочешь сказать… Для нее это будет катастгофа, я увегена. Катастгофа такого года… – Пигаль встала, соединила руки за спиной и затряслась, дуя себе на ноги.

– Олимпия, дорогая, я знаю, что ты всегда хотела играть в пантомиме, но что такое ты показываешь?

– Жанну д'Агк, догогая! Думаю, Аугелию сожгут на костге. Сомневаюсь, что безумным убийцам позволят газгуливать по Фганции, даже если жизнь не баловала их. Так не годится.

– Итак, Элпью, дорогая, – промолвила графиня, – мы до конца разобрались в нашем библейском списке?

– «Т. в.» – Тайная вечеря – последний ужин для Аурелии, я полагаю. «Воскресение» – теперь ясно, что это означает. «Богоявление» – предложенная встреча трех королей… в смысле одного нынешнего короля, одного бывшего короля и одного будущего короля. «Вечер пятницы» – танец, во время которого должно было состояться покушение…

– Я очень благодатна тебе, Элпью, – проговорила с набитым ртом Пигаль. – От этих мушкетегов толку было не больше, чем от евнуха в гагеме.

– «Апокалипсис: смерть великой блудницы», видимо, означает запланированное ею убийство мачехи.

– Или пгосто бгед сумасшедшей девушки. – Пигаль схватила еще кусок мяса и начала рвать своими длинными зубами. – В любом случае тепегь все это уже не имеет никакого значения.

– Я не узнала ее, – вставила мадемуазель Смит. – В школе она была такая забавная.

– А я-то считала, что у меня хороший макияж, – усмехнулась мадемуазель Бонтем. – Но у нее он был просто шедевром. И разумеется, светлый парик. Кто бы мог подумать?…

– А мне жалко бедную девочку. – Графиня вздохнула. – Постоянно жить с мыслью, что от тебя вот так отказались…

В кухню, хромая и прикладывая к глазу мокрый носовой платок, вошел лакей Роджер.

– Графиня, вас с Элпью вызывают.

– Мы заняты.

Элпью подняла глаза и за спиной Роджера увидела мужчину в черном. Он стоял на пороге, маня их пальцем. В другой руке он держал запечатанное письмо.

– Графиня! – прошептала она, кивнув в сторону мужчины. – Посмотрите!

– О нет! – взвыла графиня. – Помоги нам, Боже!

– Вам лучше пойти. – Мадемуазель Смит наложила повязку на бедро графини. – Готово!

– Идем же, дитя. – Графиня взяла Элпью за руку. – Что бы он с нами ни сделал, хуже того, что мы пережили за последний час, уже не будет. А ведь мы это пережили.

– Последний час! – воскликнула Элпью. – Вы хотите сказать, последние десять дней.

Мужчина в черном повел их к главному входу замка.

– Только не это. – Элпью посмотрела на большую черную карету, поджидавшую их на переднем дворе, и у нее заколотилось сердце. – Только не новое…

– Lettre de cachet… – Мужчина в черном поднял письмо и постучал их обеих этим письмом по плечу. – …du Roi, Louis Quatorze.

– Прошу вас, не надо! – завопила графиня. – Только не Бастилия.

Мужчина в черном покачал головой.

– О Господи, не может быть! Прошу тебя, Боже, не… не в монастырь! – Элпью в ужасе ухватилась за графиню. – Прошу тебя, Боже, все, что угодно, только не это.

– Ordre de deportation. – Мужчина в черном подал графине письмо. – Exile en Angleterre.

– Что это значит? – Элпью нахмурилась, разглядывая lettre de cachet. – Графиня, скорее, что он говорит?

– Votre voiture!

– Депортация, Элпью! – Графиня расплылась в улыбке от уха до уха. – Нас принудительно высылают из страны как врагов якобитского двора. Мы едем домой, а эта прекрасная комфортабельная карета – наше средство передвижения.

Пакетбот отошел из Кале при бушующем ветре.

Графиня и Элпью сидели в капитанской каюте, попивая горячий ромовый пунш.

Пигаль, заигрывавшую с суровым старым матросом в седом парике, они оставили на палубе. Графиня подозревала, что на самом деле ее подруга хочет заполучить его попугая.

В дальнем углу каюты молча сидели друг против друга Джон и Вирджиния.

– Боже, – прошептала леди Анастасия, – ты только посмотри, какое между ними расстояние!

На стене между Джоном и Вирджинией висела огромная картина, изображавшая мужчину в черном парике и длинной горностаевой мантии, небрежно откинутой назад, чтобы продемонстрировать элегантную позу и ноги в чулках; рукой он опирался на красивую деревянную трость.