Работа

Если моему агенту зачем-либо необходима экстренная встреча, он должен дать объявление в газете, заранее нами обусловленной, например, в "Дейли мейл". Это делается в Англии просто. Поднимаешь телефонную трубку и говоришь: будьте любезны, дайте в завтрашнем номере вашей газеты такое объявление: "Утерян щенок колли по кличке "Бальзам" с белым пятном на груди, нашедшего прошу звонить..." или "Куплю старинную коллекцию курительных трубок, предложения принимаются с такого-то по такое-то число по телефону..." Потом называешь редакционному работнику свой домашний адрес, а лучше сразу номер счета в банке, и редакция, напечатав объявление, высылает (правильнее сказать: выставляет) документ для оплаты. И все дела. А я, будучи резидентом, обязан регулярно просматривать "Дейли мейл", особенно отдел объявлений; собственно, с процедуры просмотра газеты начинается утро каждого англичанина, резидента тем более. У меня нет "выходных" за границей, кроме официально положенных двух недель отпуска ежегодно. Перед отпуском я тоже через газету оповещаю своих помощников, что меня не будет, а то вдруг им экстренно понадобится встреча, а я в это время в Москве, и если они не предупреждены о моем отъезде, начнется волнение: почему не выхожу на связь?! Слабые духом, чего доброго, еще побегут "сдаваться", опережая арест. Поэтому я даю объявление: "Сниму на две недели, начиная с такого-то числа, прогулочную яхту типа "Альбатрос"..." Когда по делам выезжаю на несколько дней из Лондона в Париж или, положим, в Брюссель, со мной "выезжает" и газета, в которой мы печатаем объявления. Это тоже нетрудно устроить: по тому же телефонному звонку в редакцию переводишь доставку газеты по любому адресу в любой город мира.

Провал

Был у меня в Лондоне знакомый художник-модернист, который, как он сам говорил, "марал холсты" и при этом очень бедствовал. Его истинным несчастьем были скверные зубы: просто не на что было лечить. И я однажды по простоте душевной сунул ему в карман пятнадцать фунтов (всего-то!), чтобы он пошел к стоматологу и вылечил особенно болевший зуб. Я сделал явное "не то": поступил, как "простой советский человек", а этого допускать не следовало, потому что он не столько был мне благодарен, сколько удивлен - вот такие глаза! Если бы, предложив ему пятнадцать фунтов стерлингов, я взял с него расписку и еще проценты, он бы ничего не заподозрил, а тут спросил: ты действительно канадец?

Однажды

Мне дают явку в одном европейском городе, я приезжаю туда, ищу нужное кафе, сажусь за столик, за которым уже сидит связник, и говорю пароль: "Самсон не такой плохой писатель, вы не находите?" Он лупит на меня глаза, произносит ответ, затем передает то, во имя чего мы встречаемся, и уходит. Через год, увидев меня в Москве, говорит: ты хоть помнишь, какой пароль сказал в том городе, в кафе? При чем тут "Самсон"? Сименон, мать твою! Мы знали друг друга в лицо, это меня выручило, другой бы ни за что не передал мне контейнер. Кроме прочего, связник был порядочным человеком, не доложил об инциденте Центру, хотя обязан был это сделать; так я избежал хорошей головомойки.

Легенда

Незадолго перед провалом отец сотрудника моей фирмы придумал интересную конструкцию автомата против автомобильных и квартирных воров и предложил фирме. Я тут же купил у него конструкцию, но не о ней речь о старике изобретателе. Он работал на военном заводе и был для своего сына хорошим источником секретной информации, а этого сына, давно мною завербованного, я держал клерком на фирме, откровенно сказать, только из-за папаши: бездарный был тип. Так вот, однажды мне стало известно, что старикан жил когда-то в Канаде. И он узнал, что я канадец. При встрече он как-то меня спрашивает: кто был твой отец в Канаде? Механик, отвечаю. Уж не в Ванкувере ли? В Ванкувере. И как его звали? Я мгновенно отвечаю: Тэд, но я не помню отца, ведь он и мама утонули, когда мне не было и года! И на моих глазах, как обычно, когда я рассказывал эту историю, выступили слезы. Старик говорит: Тэд Лонгсдейл? Погоди-ка, кажется, я его знал! Да, точно, знал твоего отца: Тэд верно? Позже из-за склероза, наверное, он стал рассказывать окружающим, что знал не только моего отца, но и мою покойную матушку и даже помнит меня, годовалого: орал сильно. Добрый был старик и весьма полезный для моей легенды. Я говорю "был", потому что вскоре он умер, я пошел на его похороны, стоял в числе почетных гостей с котелком в руках и даже выступил на панихиде, причем сказал об умершем искренне, от всего сердца: он был первым и единственным человеком, который знал меня во младенчестве...

Однажды

В Лондоне, на улице, я нос к носу сталкиваюсь с директором моего института, а я был там членом парткома, мы часто ссорились, он вечно стукался об меня, как о камень. Кстати, узнал я директора в Лондоне, как и всех русских узнавал за границей, по заду, прошу простить за натурализм, но, как говорится, из песни слова не выбросишь. Он, между прочим, видит, что я одет не как посольские работники, и, умница, отвернулся! Впрочем, может, ему просто противно было со мной разговаривать, если он вспомнил, как мы ругались: еще не хватает, мол, в Лондоне об этого типа (об меня, значит) стукаться! И так случилось, что буквально месяца через два встречаемся уже в Москве и вновь на улице, и опять нос к носу, - надо же! Я был в Москве в составе британской торговой делегации. Говорю директору: здравствуйте! Нет, не так говорю, а так: здра-а-а-а-вствуйте! И он мне в той же развязной тональности: здра-а-а-вствуйте! Ну-с, где работаем? Во Вьетнаме, отвечаю я, не моргнув глазом. Что-то слабо загорели, а там солнце. У меня, говорю, гипертония, загорать врачи не рекомендуют, я больше в тени. Оно и видно, говорит директор, ну-ну!

Сюжет (окончание)

Его ордена вопреки предсказанию не остались в сейфе у "Пятого", их несли на подушечках друзья и боевые товарищи Конона Трофимовича, хотя факт этот мало что меняет в печальной сути дела. На похоронах было много народа, гроб с телом выставили в фойе клуба Дзержинского. За несколько дней до смерти, словно чувствуя ее приближение, Конон сказал жене в минуту редкого для разведчика откровения: "Знаешь, Галя, если бы мне сейчас дали задание и документы, я, несмотря на все пережитое, опять поехал бы в какую-нибудь страну, но с моих пальцев, Галя, т а м уже взяли отпечатки..."

Он был долгом и сердцем прикован к делу, которому отдал сначала здоровье, а потом жизнь. Осталась память. И скромная могила на небольшом крематорском кладбище при Донском монастыре, - это для тех, кто вдруг захочет положить на серую плиту букет полевых цветов, которые так любил мой герой.

...Если вы читаете эти строки, значит, мне разрешили публиковать повесть о Кононе Трофимовиче Молодые, а если не читаете, значит, пока не разрешили: не пришло еще время. Но придет?

Москва. 1984.

А теперь я намерен рассказать вам правду, связанную с написанием повести "Профессия: иностранец".

Правда, по нашему жизненному опыту, редко оказывается интереснее лжи. Но чем черт не шутит: а вдруг случится исключение? Документальная повесть о Гордоне Лонгсдейле (Кононе Молодом) была написана тридцать с хвостиком лет назад (в 1968), а вот опубликовать ее удалось только спустя долгие годы (а почему, спрашивается?), полностью в журнале "Знамя" (1987 год) и отрывочком в "Огоньке" (1988), а уж затем началось небольшое сумасшедствие: подряд повесть "Профессия: иностранец" расхватали десяток издательств, разнесли многочисленными сборниками по стране, насыщая свои кошельки; а почему так? Читательский голод на "что-то"еще не был насыщен. Возникла инфекционная болезнь, которая называлась просто и справедливо: шпиономания. Я не сумел тогда догадаться о причине странного бума и диагноза болезни не знал. А ларчик открывался элементарно: надоело лопать лавину лжи о советских "лучших в мире" разведчиках, а тут впервые запахло правдой, которая впервые, кажется, прорвалась через десятилетия тотальной секретности (об откровенном вранье я уже сказал). А тут (как странно!) не выдумка литератора-детективщика, повесть-то - документальная (первая живая ласточка) да еще о человеке, имя которого было уже громким: Конон Молодый, прототип главного героя блиставшего на киноэкранах "Мертвого сезона" в исполнении прекрасного литовского актера Баниониса да еще в паре с замечательным Роланом Быковым! Так вот: повестушка моя, названная "Профессия: иностранец", была не во всем правдой и быть такой не могла.