Си-шэнь тем временем встала на голову на фарфоровой урне, одновременно вращая подошвами босых ног два ярких зонтика из рисовой бумаги. Бело-голубая урна балансировала на деревянной подставке — а та, в свою очередь, на красном лакированном столике, который держали на своих мускулистых плечах два актера из труппы. Когда девушка, наконец, спустилась на землю, Марко отозвал ее в сторону.

— Ну как? — с нервным смешком спросила Си-шэнь. — Они разглядывали меня будто тушеную курицу на рынке.

— Сказали — нельзя, — грустно ответил Марко. — Они надеются скоро вернуться домой и говорят, что дорога слишком тяжела для женщины. Я-то знаю, что они не правы. Но я так же должен подчиняться своему отцу, как ты — своему хозяину. Обязательно оставь на этом постоялом дворе записку, куда вы направитесь дальше, и оставляй такие же записки на всех постоялых дворах всех городов, где побывает ваша труппа. Вот тебе одна из моих личных печатей — можешь запечатывать записки ею. Если мы справимся с поручением великого хана, он вознаградит меня всем, что я пожелаю. А я желаю тебя, Си-шэнь. Я пройду по твоим следам, найду тебя и привезу в Ханбалык. А пока постарайся поводить за нос своего хозяина и потянуть время. Я обязательно тебя найду. Обещаю.

— Если только меня к тому времени не продадут, — грустно ответила Си-шэнь и попыталась улыбнуться. В глазах у девушки стояли слезы. Потом она вернулась на помост и, видимо от огорчения, устроила целый фейерверк акробатических трюков. Легкая как воробышек, Си-шэнь грациозно изгибалась, головокружительно кувыркалась и прыгала — носилась по сцене, будто пушинка на ветру.

Марко задумался о том, что заставляет человека находить особую красоту и привлекательность в тех местах, где он что-то — или кого-то — оставляет позади. Когда они входили в этот провинциальный городишко Гуэлинь, Марко не чувствовал ничего, кроме усталости и тревоги. И люди, и животные нуждались в отдыхе, а троим Поло к тому же требовалось обсудить дальнейший маршрут. Теперь же люди славно отъелись, несколько ночей поспали под крышей и получили на императорской почтовой станции приблизительные карты, свежих животных и припасы.

Встреча с Си-шэнь запала глубоко в душу молодого венецианца, и, покидая гостеприимный город и наслаждаясь его экзотической красотой, он чувствовал тяжкую тоску. Сгорбившись на своем пони, Марко наблюдал за утренними хлопотами горожан, занятых своими семьями и работой по дому. Уличные торговцы продавали со своих лотков-кухонь вдоль обсаженной коричными деревьями дороги пышущую паром рисовую кашу и пончики. Бритоголовые чумазые ребятишки в ярких стеганых курточках забавлялись шумными играми в грязных проулках, где в поисках объедков слонялись свиньи и цыплята. А вот крестьянин в широкополой соломенной шляпе ведет на поле своего смирного буйвола — и останавливается поболтать с торговцем побегами молодого бамбука, которые тот тащит в тяжелой плетеной корзине, свисающей с наплечного шеста. Вот тощий пес — стоит и лает среди горшков с луком-резанцем на носу сампана, который одновременно и плавучий дом и средство существования для рыбака, что шестом выталкивает свое судно из дерева и ивовых прутьев в речную быстрину.

И никто из них, похоже, не замечал особого очарования ни загнутых вверх соломенных и черепичных крыш под бледным утренним солнцем, ни окутанных дымкой холмов. Ряды вершин внезапно возникали перед глазами, будто шпили из складчатой зеленой парчи — и исчезали в отдаленной речной мгле. Но горожане не останавливались насладиться этим великолепием, ибо занимало их только одно — как бы наполнить рисовые чашки своих домочадцев. А кроме того, они никого и ничего не оставляли позади. Марко же буквально впивался глазами в зеленеющую роскошь города, в сверкающую реку, что вилась меж похожих на зубы демона холмов, — и глубокая печаль туманила его взгляд.

И все же времени погружаться в столь трогательные чувства и у Марко оказалось немного. Стоило отряду миновать кирпичные стены города, как людские толпы и сутолока быстро испарились. Вскоре они выехали на пустынный проселок, что шел вдоль реки сквозь плотные заросли бамбука. Там Марко поотстал от остальных, желая остаться наедине со своими грустными мыслями — которым вскоре суждено было резко прерваться.

Четыре фигуры в плащах выскользнули из бамбуковых зарослей. Четыре призрачные фигуры в плащах из овечьих шкур окружили его пони. Твердые как сталь пальцы зажали Марко рот. Четыре пары сильных рук, несмотря на сопротивление, быстро стащили его на землю и отволокли в полумрак тенистого оврага.

— Кто вы такие? — сумел выдохнуть Марко, когда в горло ему уткнулись четыре острых ножичка.

— Говорим мы. А ты слушаешь, — прорычал высокий желтокожий мужчина, который как будто был у них главарем. Судя по лицу и по расшитой куртке под плащом — куманец из западных степей.

— Вам нужно золото? — спросил Марко.

— Нет, кое-что поценнее золота, — с северокатайским акцентом ответил главарь куманских бандитов. — Нам нужны сведения о том, как Хубилай собирается покорить богатый город Паган, что в душных джунглях южного Бир-мяня.

— Но я ничего об этом не знаю, — совершенно искренне признался Марко. Могу сказать только то, что и так всем известно. В прошлом году — тысяча двести восемьдесят четвертом по латинскому летосчислению — лучники великого хана разбили боевых слонов Нарасигапати, царя Бир-мяня, и тот бежал в свою богатую столицу Паган. Но мне не известно ни о каких планах дальнейшего продвижения по речной долине и завоевания самой столицы.

— Значит, говоришь, ничего не известно? — сказал желтокожий куманец. Но тогда зачем Хубилай посылает своих лазутчиков в эти южные приграничные области? И почему эти лазутчики переговариваются в потаенных пещерах с жонглерами и акробатами? Ведь известно, что Хубилай намеревается использовать целую армию этой презренной публики для покорения Бир-мяня, ибо ценит их ловкость при боевых действиях в джунглях.