Совершенно нормальный мужик в старых физкультурных штанах и майке с мордой. Всклокоченный. Будто со сна. Очень сердитый.

Неприветливо вперившись во Влад Яныча, он прорычал:

— Я же сказал ко мне не ходить. Я разве неясно сказал?

— Очень надо, Миша. Я привел человека, у кого книга.

Миша дернулся как от тока.

— Такая же?

— Нет. Твоя.

Пока хозяин дома таращил на меня донельзя возмущенные (или испуганные — черт его разберет) зенки, я кое-что успел разглядеть через открытую дверь.

— Ты соображаешь, продавец, кого ты… А ну! Чтоб мигом отсюда немедленно!

Тут я понял, что поторопился с выводами. До совершенно нормального мужика Миша малость не дотягивал. Для совершенно нормального мужика он чересчур вздрагивал и гримасничал.

— Уходите! — взвизгнул он и ткнул в меня пальцем. — Ко мне нельзя!

Миша был хил, он ничего не успел сделать, я просто в грудь его немножечко подтолкнул и он у меня как миленький на пол кувыркнулся. Сохраняя на лице гневный протест.

— Сюда нельзя, — повторил он. Правда, уже не так уверенно.

— Ах, Володя, Володя, — укоризненно проурчал Влад Яныч, проходя в квартиру следом за мной. — Я от вас такого вандализма не ожидал.

— Зря не ожидали. Вы только посмотрите…

Посмотреть было на что. У подоконника стояло диккенсовское бюро мореного дуба. Ну, из тех, знаете, за которыми пишут стоя и преимущественно гусиными перьями (если найдут гуся), причем очень было это бюро подержанное. Еще был массивный стол с гнутыми ножками в стиле, уж не знаю там, какого Людовика или Леи Филиппа, весь заваленный листовками. Очень крупные шрифты — «ГОСПОДА РОССИЯНЕ!», «ВОЗЗВАНИЕ», «К ОРУЖИЮ!» и тому подобное. Ничего такого, что напоминало бы нормальному совьетюку его привычный интерьер.

Но не то, совсем не то успел я заметить с лестничной клетки через неосторожно распахнутую Мишей дверь — мне тогда на миг показалось, что я открыл тайну Георгеса.

В углу, обшарпанная, со следами ржавчины, стояла чугунного литься печатная машина — судя по дизайну, максимум, начало этого века. Если не прошлого. Во всяком случае, из тех, что еще сохранились в музеях. Подпольная типография. Самое интересное, что из ее почтенных недр змеился самый обыкновенный, малость подрастрепанный матерчатый шнур с нормальной современной вилкой, воткнутой в изящную, крытую желтым лаком, электрическую розетку.

— Теперь поняли, откуда Георгес, Влад Яныч? — по инерции сказал я, начиная понимать, что на такой балде хорошего Георгеса не сварганишь.

— Уходите отсюда вон!

Мы оглянулись. Дрожа от слабости, в дверях стоял Миша. Глаза его нехорошо полыхали.

Влад Яныч очень вопросительно поднял брови.

— Что это, Миша? — спросил он тоном дрессировщика, демонстрирующего почтеннейшей публике уникальные способности своей обезьянки.

Миша молчал. Он ненавидел и меня, и Влад Яныча. Видно было, как усиленно он мечтал, чтобы мы убрались отсюда. Он просто не заметил вопроса.

— Это, — ответил за него букинист, широким жестом представляя мне комнату, — это, видите ли, плоды подпольной деятельности нашего Михал Васильевича, совсем недавно школьного учителя физики, скромного библиофила. Где твои книги, Миша?

— Нет книг, — пробурчал тот.

Влад Яныч милостиво кивнул.

— Книг, как видите, нет. Вместо книг у нашего достойного омбре вот это.

Он указал на листовки, разбросанные по столу. Приглядевшись, я увидел, что в них призывалось убить царя- угнетателя.

И это.

На подпольную типографию.

И это!

На диване валялся «макаров». Рядом с ним еще один пистолет, только малость постарше — двуствольный и очень длинный. Я не заметил их сразу.

— Все это, дорогой мой Володя, есть плод действия книги, которую вы зовете Георгесом.

— Вона как, — сказал я. Я сразу и окончательно поверил Влад Янычу. Перед глазами стояла тамарочкина прическа. Ее воспаленно-красные соски. Серебряное ведерко, тщательно упрятанное за сервант — по нынешним временам это целое состояние.

— Но и это еще не все! прошу посмотреть сюда!

Влад Яныч указал на свежевымытый подоконник. И осекся.

Там ничего не было.

— Где бомба, Миша?

Вместо ответа Миша плотоядно сглотнул и зловеще выдохнул:

— Та-ак!

Затем он захлопнул дверь и начал нас разглядывать. поочередно. Сначала меня, потом Влад Яныча.

— Зачем… — тут он мучительно закашлялся, что, как хорошо известно из исторической литературы, вообще свойственно революционерам-бомбистам, — Зачем ты отдал ему книгу? Зачем ты ему все про меня рассказываешь? Ты на кого-нибудь работаешь? Какая у тебя крыша?