Прекрасное место, чтобы назвать его домом.

Нью-Йорк взывал к мраку, что был внутри него. Он устроил свою берлогу в самом его пульсирующем сердце.

Человек без клана, изгнанник, бродяга, он снял с себя мужчину шестнадцатого века как некий изношенный плед и применил свой внушительный интеллект Друида для приспособления к двадцать первому веку: новый язык, обычаи, невероятные технологии. Хотя оставались ещё многие вещи, которых он не понимал - некоторые слова и выражения совершенно ставили его в тупик, и чаще всего он думал на гаэльском, латинском или греческом и вынужден был поспешно переводить - но всё же он адаптировался с поразительной скоростью.

Будучи человеком, обладающим эзотерическим знанием, как открывать врата сквозь время, он предполагал, что пять столетий превратят мир в совершенно другое место. И его понимание знаний Друидов, священной геометрии, космологии и естественных законов, то, что двадцать первый век называл физикой, позволило ему легче понять чудеса нового мира.

Не то, чтобы он часто не таращил глаза. Таращил. Полёт на самолёте весьма его измучил. Искусное машиностроение и поразительная конструкция мостов Манхеттена завладели им на многие дни.

Люди, массы кишащих людей, смущали его. И он подозревал, что так будет всегда. Была часть Горца шестнадцатого века, которую он никогда не будет способен изменить. Эта часть будет всегда тосковать по широко-открытым просторам звёздного неба, по бесчисленным лигам чередующихся холмов, по бескрайним вересковым полям и по жизнерадостным и цветущим шотландским девушкам.

Он отважился на Америку, потому что надеялся, что, уехав подальше от его любимой Шотландии, от мест, обладающих таким могуществом, как стоящие камни, сможет уменьшить влияние древнего зла внутри него.

И это затронуло их, всего лишь замедлив его падение в темноту, но не остановив его. День за днём он продолжал меняться… чувствовал себя более холодным, менее связанным, менее стеснённым человеческими эмоциями. Более независимым богом, менее человеком.

За исключением того времени, когда у него был секс - ох, тогда он был живой. Тогда он чувствовал. Тогда он не плыл по бездонному, тёмному, и неистовому морю с ничтожным куском дерева, за который цеплялся. Занятия любовью с женщиной, которая держалась в стороне от мрака, снова наполняли его необходимой человечностью. Будучи мужчиной безмерных аппетитов, сейчас он был ненасытен.

Я всё ещё не полностью тёмный, непокорно рычал он демонам, извивающимся внутри него. Тем, что выжидали своего часа в молчаливой уверенности; их тёмные волны ослабляли его так же неуклонно и верно, как океан придавал форму скалистому берегу. Он понимал их тактику: истинное зло не атаковало напористо, оно оставалось притворно тихим и спокойным… и совращало.

И оно было там каждый день, дорогостоящее подтверждение их заслуг, в малых вещах, которые он делал, осознавая свои действия только после того, как дело было уже сделано. На вид безобидные вещи, такие как зажечь огонь в камине взмахом руки и трёхкратным заклинанием, или открыть дверь или штору тихим шёпотом. Нетерпеливый вызов одного из их транспортных средств - такси - с помощью взгляда.

Мелочи, может быть, но он знал, такие вещи были далеко не такими уж и безобидными. Знал, что каждый раз, когда использовал магию, он делался на тон темнее, терял ещё одну частичку себя.

Каждый день был битвой за выполнение трёх вещей: использовать только ту магию, которая абсолютно необходима, вопреки неуклонно растущему искушению, предаваться сексу активно, быстро и часто, и продолжать собирать и разыскивать тома, где могли находиться ответы на его страстный вопрос.

Был ли способ избавиться от тех тёмных?

Если нет…ну, если нет…

Он запустил руку в волосы и тяжело выдохнул. Сузив глаза, он смотрел на мерцающие огни за парком, пока позади него на диване спала девушка совершенно обессиленным сном без сновидений. Утром тёмные круги будут портить нежную кожу под глазами, запечатлевая на её чертах притягательную хрупкость. Его постельные забавы сильно сказывались на женщине.

Две ночи назад, Кэйти увлажнила губки и о, так, мимоходом заметила, что он, казалось, чего-то ждал.

Он улыбнулся и перекатил её на живот. Целовал её сладкое, тёплое и желанное тело с головы до ног. Скользил языком по каждому дюйму, брал её, имел её, и когда закончил с ней, она кричала от наслаждения.

Она или забыла свой вопрос или лучше подумала над ним. Кэйти О'Малли не была глупой. Она знала, что в нём было больше того, чего она действительно хотела бы знать. Она хотела его для секса, ничего боле. Вот и прекрасно, потому что на большее он был неспособен.

Я жду моего брата, девочка, не сказал он. Я жду дня, когда Драстен устанет от моего отказа вернуться в Шотландию. Дня, когда его жена не будет такой беременной, что он боится оставить её одну. Дня, когда он, наконец, признает то, что уже знает его сердце, даже если он так отчаянно повторяет мою ложь: что я тёмный, как ночное небо, но со звёздными вспышками света, ещё оставшимися во мне.