Она метнула гневный взгляд на Ларедо, который спокойно стоял в сторонке. Он-то знал, что Рафага все понимает, и тем не менее не сделал ничего, чтобы ее предупредить.

– Мог бы меня предупредить, – с укором сказала она.

– Это не входило в мои обязанности, – пожал плечами Ларедо.

– Да, конечно, – ядовито произнесла Шейла. – Ты ведь с ним заодно!

– Я с самого начала сказал тебе об этом, – спокойно заметил Ларедо.

Ненависть и презрение охватили Шейлу.

– Даже не знаю, кого из вас я презираю больше, – крикнула она. – Тебя, Ларедо, как изменника, предателя, или тебя, – она злобно посмотрела на Рафагу, – за то, что ты…

– Меня не интересует, что ты обо мне думаешь, – холодно оборвал ее Рафага. – Я только хочу, чтобы ты усвоила раз и навсегда, что все попытки сбежать отсюда бесполезны. Никто здесь не станет тебе помогать.

– А я в этом не уверена. – Она вызывающе подняла голову, тряхнув волосами. – Деньги, случается, побеждают преданность.

Он прищурил глаза.

– Вы безрассудны, сеньора. Говорите, не подумав. Я узнаю обо всех ваших шагах, прежде чем вы их предпримете. А если вы будете упорствовать… – невысказанная угроза повисла в наэлектризованном воздухе, – мне не хотелось бы лишать вас той небольшой свободы, которую вы пока имеете.

– Свободы?! О какой свободе вы говорите? – Шейла гневно наступала на него. – Я здесь как в тюрьме!

Рафагу не тронул ее гнев.

– Я разрешил вам свободно передвигаться по дому и выходить под присмотром за его пределы. Или вы предпочитаете, чтобы я ограничил свободу вашего передвижения одной комнатой?

– Ты не посмеешь это сделать! – Шейлу трясло от переполнявшего ее гнева.

– Посмею, – он спокойно встретил ее наскок, лицо его было мрачным и непреклонным, – если твой болтливый язык станет мне слишком сильно досаждать.

В том, что она делала, не было никакого умысла. Сам инстинкт направил ее руку к его холодному патрицианскому лицу, но на полпути ее перехватили его железные пальцы. Она подняла левую руку, чтобы завершить дело, но он ловко перехватил и ее.

– Пусти меня! – Шейла отказалась от борьбы, бессильно уронив перед собой руки, будто скованные наручниками.

Рафага угрожающе посмотрел на нее, прежде чем переключил внимание на Ларедо.

– Можешь идти, – сказал он ему. – Я думаю, сеньора уже закончила свой праздник.

– Нет, Ларедо, не уходи, – взмолилась Шейла. – Ты не можешь оставить меня наедине с этим зверем.

Ее мольба не была услышана. Даже не оглянувшись, Ларедо надел плащ и вышел.

– Чем это ты так привязал его к себе? – прошипела она, стараясь высвободить руки.

– Он обязан мне жизнью, – бесстрастно произнес Рафага. – А вот тебе он ничем не обязан.

– И как долго он должен с тобой расплачиваться? Всю жизнь?

– Стоит ему только сказать, что он желает уйти, и он свободен, – сказал Рафага. – Он остался здесь по собственному выбору. И хранит мне преданность тоже по собственной воле. Он может уйти, когда захочет, – если только не потащит тебя за собой.

– Да ты же поклялся убить его, если он попытается сделать это. – Едкий вкус во рту придавал такой же оттенок ее словам.

– Я его предупредил. Здесь каждый знает, что я держу слово. Примите мой совет, сеньора, и не пытайтесь уговорить кого-либо помочь вам бежать отсюда. Думаю, что вам будет неприятно чувствовать себя повинной в чьей-либо смерти. – Неожиданно он выпустил ее руки и отошел в сторону. – Ступайте к себе, сеньора Таунсенд.

Первым ее побуждением было не повиноваться его приказу. Шейла изо всех сил старалась сдержать свой порыв. Взмахнув юбкой, она гордо встала и величаво прошествовала в свою комнату.

Над самым домом послышался громкий раскат грома. И погода, и эти звуки как нельзя лучше выражали внутреннее состояние Шейлы. Она зажгла свечу у кровати, и от этого комната показалась ей еще меньше.

Одна мысль о том, что даже той крохотной толикой свободы, которую она имела, она обязана благосклонному согласию Рафаги, выводила ее из себя. Она вдруг увидела свое отражение в зеркале и обомлела. Уставившись на яркую юбку и нарядную блузку, она вспомнила, как обрадовал ее поначалу этот нехитрый наряд и как она жестоко пострадала из-за него.

И даже это одеяние она получила из рук Рафаги. Ей неожиданно стало противно само прикосновение материи к телу. Она содрала с себя одежду и опять завернулась в одеяло, которое раньше так опрометчиво отвергла.

Обернув его вокруг тела, она собрала одежду и, небрежно скомкав, с высоко поднятой головой вышла из комнаты.

Рафага стоял у очага и задумчиво смотрел на пылающий огонь. Рука его лежала на решетке, а левая нога, согнутая в колене, покоилась на ящике с дровами. В колеблющемся свете пламени еще резче и отчетливее обозначились черты его лица.