Шёл 1943-й год. Его начало было отмечено важными победами на Советско-германском фронте. После многомесячных тяжёлых и изнурительных боёв, стоивших жизни многим тысячам советских солдат и офицеров, наши войска перешли в наступление под Сталинградом, окружили и пленили трёхсоттысячную армию генерал-фельдмаршала Паулюса и двинулись на запад, освобождая сотни городов и сёл, оккупированных немецко-фашистскими войсками.

Немцы бежали, оставляя на поле боя грозную боевую технику и трупы солдат своего «доблестного» войска.

Победа под Сталинградом была и по масштабам и по значимости наиболее важным событием в Великой Отечественной войне советского народа с немецко- фашистскими захватчиками. Даже разгром немцев под Москвой в декабре 1941-го года не может ни в какой мере быть сравнимым с поражением гитлеровских войск на Волге. Это был поворотный пункт в ходе не только Отечественной, но и всей Второй мировой войны. В это же время была прорвана блокада Ленинграда и совершено ряд наступательных операций на других участках фронта.

Меня очень беспокоило отсутствие писем от Сёмы, находящегося в Сталинграде. Почти ежедневно я отправлял ему письма, которые оставались безответными.

Какова же была моя радость, когда в конце февраля я получил одновременно несколько писем и денежный перевод от него. Он жаловался, что долго не получал моих писем и не знал моего адреса. Вероятно какое-то время, когда наши войска были плотным вражеским кольцом прижаты к Волге, почта не поступала туда и оттуда.

Сёма радовался победе и не терял надежду на скорую встречу со всей нашей семьёй.

Я написал ему подробное письмо о жизни в Коканде, учёбе и возможной реэвакуации института в Грозный.

Наша переписка возобновилась и я всё в большей мере стал ощущать не только моральную, но и материальную поддержку Сёмы. В Коканд, с небольшими перерывами прибыли денежные переводы на сумму около десяти тысяч рублей.

Конечно, когда буханка хлеба на рынке стоила сто рублей, это не было очень значительной суммой, но с учётом того, что моя стипендия была тогда всего 270 рублей, это была весомая материальная поддержка, которая уберегла меня от голода и позволила купить необходимую одежду и обувь.

Студенческая жизнь в Коканде была не лёгкой. Учились в тесноте, лекции слушали и конспектировали, в основном, стоя, в лабораториях и кабинетах не было необходимого оборудования, материалов и принадлежностей.

В столовой нас кормили обедом, который состоял из жидкого супа без мяса и каши почти без жира.

Правда, в отдельной комнате для инвалидов войны было чище, чем в общем зале, столы были накрыты салфетками, а на второе давали пшённую кашу с американским яичным порошком. Эту комнату обслуживала официантка Лида - миловидная девушка только что окончившая среднюю школу, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Не знаю чем я приглянулся Лиде, но она всегда подавала мне суп погуще и каши побольше, чем в обычной порции. Иногда она приносила мне небольшой свёрток, где было, обычно, несколько кусочков хлеба, намазанного маслом или пару яиц, а иногда даже кусок колбасы из продуктов, которыми кормили профессоров в отдельном зале по их литерным карточкам. Наверное, Лида догадывалась, что студенческого обеда было явно недостаточно, чтобы сытно поесть.

Я так и не знаю, что было причиной такого отношения Лиды ко мне. То ли одно сострадание и жалость, то ли ещё были какие-то чувства, но я старался не выяснять этого, памятуя мои отношения с Аннушкой, которые я был не в силах окончательно выяснить или расторгнуть.

В столовой мы только обедали, а завтракали и ужинали в общежитии. Готовили на примусе или на костре во дворе дома. Ужин обычно состоял из жидкой каши из кукурузной муки и чая без сахара, а на завтрак был чай с кусочком хлеба, который с трудом удавалось сохранить из дневного пайка.

И тем не менее я был доволен студенческой жизнью. Я уходил ежедневно из института с новым багажом знаний, полученным за день. Мне было приятно сознавать, что все они легко воспринимаются мною и что пробел в моей учёбе и длительный перерыв в ней постепенно восполняются полученными знаниями на лекциях и чтением книг в библиотеке.

Многому я обязан был Фан-Юнгу. Он сам был жадным на знания, отдавая учёбе всё свободное время, и меня вовлекал в эти занятия.

Летнюю сессию я сдал без единой четвёрки, а после всех экзаменов ликвидировал и хвост по начертательной геометрии. Это был первый и последний хвост за все годы учёбы.

Летом объявили о возвращении института в Грозный. В связи с этим была отменена летняя геологическая практика, о которой так часто говорил Даниил Осипович и которую с большим нетерпением ждал мой друг Рувка.