Шрифт:
Официантка торопливо подошла и, словно понимая, что разговор у них серьезный, извиняющимся тоном сказала, принимая деньги:
– По мне, сидите себе: Только заведующая ругается. Давно закрывать пора.
Друзья поднялись по широкой лестнице на второй этаж в кабинет Лобанова.
– Ну давай, – нетерпеливо сказал Саша. – Рассказывай, что у тебя нового? Что на рынке нашел?
– Нашел я там некоего Семенова. Но слушай все по порядку…
Когда Сергей кончил свой рассказ, оба некоторое время молча курили, пытаясь про себя сопоставить и хоть как-то увязать полученные за день сведения. Первым прервал молчание Лобанов.
– Просто, я тебе доложу, шарада! Ребус! Загадка! Уравнение с неизвестными! Как еще называют такие вещи? Эх, удалось бы установить знакомство Семенова с кем-нибудь из этих двух женщин!
– «Если бы»! Вот это и надо установить.
– Ну, с Семенова мы теперь глаз не спустим. Изучим все его связи.
– Это ясно. К сожалению, одна связь уже оборвалась, – вздохнул Сергей. – И он, конечно, заметет все следы, которые к ней ведут. Если уже не замел. А Иванова далеко…
– И именно поэтому…
– Да, ты прав. Надо ориентировать волгоградских товарищей. Там следы могут остаться.
– Давай составим телефонограмму Проворову. Сейчас же по спецсвязи передадим. Который час? – Лобанов взглянул на часы. – Восемнадцать пятнадцать. Там все еще на месте.
Зазвонил телефон. Лобанов нетерпеливо снял трубку.
– Да?
– Александр Матвеевич?
– Я.
– Урманский из газеты беспокоит. К вам заглянуть можно?
– Занят, товарищ Урманский. Часика через два если?
Лобанов вопросительно поглядел на Сергея. Тот, улыбаясь, сказал:
– Прямо в гостиницу пусть заезжает. Привет передай.
Потом они еще долго сидели над пухлыми папками, вспоминая детали, обсуждая каждый эпизод в совершенных преступлениях, рылись в бесчисленных протоколах допросов, отдельные места из них зачитывали вслух, громко и медленно, вдумываясь в каждое слово.
– Ты понимаешь, – говорил Сергей. – Плохо, когда мало данных, еще хуже, когда их совсем нет. Но самое плохое, по-моему, когда их слишком много. Тогда очень легко пойти по ложному пути. А уж стоит только пойти, сам знаешь, что бывает.
– Фокусы? – усмехнулся Лобанов.
– Фокусы с фактами, от искренней веры в избранный путь.
– Теоретически ты прав, может быть, но в данном случае… Ты смотри. Все нити тянутся к Семенову.
– Пока не все. Вот как будет со снотворным. Сестрица его меня очень интересует.
– Да. Но мошенничества мы ему доказать сможем? Сможем. Раз его опознал Колосков, опознают и другие. И потом паспорта. Один-то наверняка у него был.
– А какие приметы преступников дают люди, пострадавшие от мошенничества?
Они снова рылись в толстых папках, читали вслух протоколы и начинали спорить.
– Подходит Семенов.
– Не совсем.
– А я говорю – подходит! Ты что хочешь? Чтобы перепуганные, ошалевшие люди давали тебе абсолютно точные приметы? Вплоть до родинки на щеке?
– Кстати, у Семенова родинка за ухом.
– Вот, вот. Хочешь, чтобы к нему за ухо заглядывали? Ты слушай, что этот Волков сообщил…
И Лобанов в десятый раз медленно, с ударением читал протокол допроса.
– Да, вот еще что, – вспомнил Сергей. – Надо получить образец почерка Семенова, сравним с почерком, каким написано письмо…
– Какое?.. Ах, к Горлиной?
– Именно. Слушай! А текст телеграммы на почте изъяли?
– Еще бы!
– Давай-ка и его сравним с письмом. Сейчас. Пока хотя бы приблизительно.
– Ну, что ты! Письмо к Горлиной, а телеграмма от нее.
– Давай все-таки.
Лобанов пожал плечами, нехотя стал рыться в толстых папках. Наконец на стол легли рядом мятый листок с торопливыми словами: «Приезжай. Надо поговорить в последний раз» – и бланк телеграммы.
Сергей и Лобанов склонились над ними. Потом Лобанов поднял голову.
– Да-а, я тебе доложу. Просто голова идет кругом. Ведь одна рука писала!..
– Завтра же направим на графологическую экспертизу. Это уже черт знает что. – Сергей с сомнением посмотрел на друга. – Может, мы просто устали, а?
В напряженной тишине, возникшей на миг в кабинете, неприятно резко прозвучал вдруг телефонный звонок. Лобанов торопливо снял трубку.
– Александр Матвеевич, – узнал он голос Урманского, – я уже в гостинице, а вы… Девятый час ведь.
– Идем, – ответил Лобанов.