Дели вдруг дернула ногой и почесала лодыжку.

– Надо же, здесь москиты даже днем кусаются, – сказала она. – У вас тут их много? В Эчуке вчера ночью ужас сколько было.

– Ужас сколько, – опять загоготал Или. – Тут посмотришь, сколько будет. Бачок там видишь? Его москиты притащили, он раньше внизу, у берега был.

Дели вскинула на него удивленные глаза, а Адам недоверчиво спросил:

– Как же они его притащили?

– А так. И бачок, скажу, не пустой был, Или внутри сидел. Дело вот как было. Стою я на берегу, трубку набиваю.

Вдруг глядь – здоровенный рой летит, туча целая москитов, и – на меня. Я в бачок – раз, он, слава Богу, пустой стоял, и не успели москиты глазом моргнуть, крышку закрыл. Сижу, а москиты до крови охочие, стали свои жала в железную стенку пихать, еще немножко – дырок насверлят и сами внутрь залезут. У меня же молоток при себе оказался. Я – бац, одного москита и убил, он самый пронырливый был, почти целиком через стенку пролез. Ух, и разозлились его братья! Схватили бачок, зудят, тащут. А сил-то только до выгона и хватило. Бросили бачок, я выскочил – и бежать. Пусть, думаю, с голоду подыхают.

Когда он кончил рассказ, с минуту все ошеломленно молчали. Наконец, Адам не выдержал.

– Ну и мастак ты сочинять! – рассмеялся он. – Мы чуть было не поверили.

Но лицо Или осталось невозмутимым.

– А теперь, извиняюсь, пойду я. Переодеваться буду, в большой дом сходить надо, хозяевам показаться.

Эстер не предполагала, что они будут жить в доме с полной меблировкой, и с гор вместе с ними ехали ее многочисленные сокровища: серебряные столовые ложки – наследство от бабушки – за долгие годы пользования истончились и края так заострились, что можно было порезаться; красный кувшин для воды из торгового дома Мэри Грегори; расписной абажур и еще масса всяких бесценных вещей: старые фотографии, поздравительные открытки, письма, первый зуб Адама.

Дели в первый же вечер вывела тетю из себя: вызвавшись помогать распаковываться, разбила стеклянный абажур. Эстер обозвала племянницу неумехой, «дырявыми руками» и, заявила, что таких, как она, нельзя близко подпускать к бьющимся вещам, а особенно к ее фарфору, и с этим отправила девочку спать.

Поднявшись в свою комнату, Дели немного поплакала, потом постелила постель, но ложиться не стала, а взяла свечу и пошла во двор. Из-под двери кухни шел свет, слышался оживленный разговор, смех, звон посуды, шарканье босых ног. Дели прошла мимо кухни к домику, укрытому ковром вьюнков, толкнула деревянную дверцу. Свеча высветила густую паутину в углу, Дели прикрыла дверь, и в воздухе тотчас возникло зловещее гудение: казалось, в этом маленьком замкнутом пространстве сосредоточилось целое полчище москитов.

Выйдя на свежий воздух, Дели задула свечу и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

Стояла тихая ласковая ночь. От звезд на землю лился мягкий свет, серебристой полосой пересекал небесный свод Млечный Путь.

Дели скинула туфли, чулки и, бросив их вместе со свечой у порога, повернула к реке. Проходя мимо окна гостиной (на задний двор из гостиной смотрело только одно окно, остальные – высокие стеклянные двери – открывались на веранду в передней части дома), она услышала голоса и заглянула внутрь: вместо чудесной безмолвной ночи глазам предстал освещенный квадрат комнаты. Яркий свет лампы придавал интерьеру театральную условность, и воображение тотчас разыграло действо:

«Она равнодушно посмотрела в окно: похоже, им там совсем неплохо: тепло, уютно. А ее вышвырнули в холодный мрак ночи! Пусть. Она не станет молить о милости, она избирает путь одинокого странника, шаг за шагом приближающегося к своему концу…»

Пригнувшись, чтобы не заметили из окна, она отправилась в свой одинокий путь к реке. Земля еще хранила тепло дня и, казалось, босые ноги ступают по живой плоти. В воздухе был разлит удушающе сладкий запах жасмина, а белые цветы жасминового куста мерцали в темноте словно далекие звезды.

Песчаный берег был хорошо виден – река делила с ним свой свет. Дели осторожно ступила в воду. Шелковистая прохладная река нежно обняла ее ноги; по твердому песчаному дну ступать было легко и приятно. Под ее шагами вода пришла в движение и отраженная звезда закачалась и рассыпалась множеством сверкающих огней.

Эвкалипты на противоположном берегу выстроились черной стеной. Ночь слила их с. берегом – будто в одночасье вырос огромный утес. Дели остановилась. Водная гладь изукрашена звездной россыпью, словно на реку набросили искрящееся покрывало. Целеустремленна и вечна река, творящая свой путь от далеких истоков к неведомому морю. Какая магическая сила в бесконечном потоке!

Тишина. И вдруг откуда-то из глубины воздушного пространства возник звук, едва различимый слухом тон, окрасивший дыхание ночи.

Дели подняла голову, вгляделась в ночное небо и не увидела – ощутила всем существом: лебеди! Торопя свои застилающие звезды крылья, они летят к устью, чтобы найти приют и покой в скрытой от посторонних глаз, только им ведомой, лагуне.

Звук угас так же внезапно, как и родился, а Дели продолжала всматриваться в колдовскую ночь, словно пыталась всю, без остатка вобрать ее в себя. «Я буду вечно помнить эту ночь, – подумала она, – даже когда стану совсем старая. Вечно.»